Язычники - Шеридан Энн

Роман разворачивается на каблуках и направляется к огромному обеденному залу, охранники следуют его примеру, не выпуская его из поля зрения ни на мгновение, но когда Маркус и Леви не шевелят ни единым мускулом, я ловлю себя на том, что ухмыляюсь. Они слишком чертовски хитры, отделяясь друг от друга и вынуждая охрану разойтись. Это умный ход, который они должны были предвидеть.

Охранник сталкивается лицом к лицу с Леви, преувеличенное чувство власти плохо маскирует его страх. В глазах Леви мелькает знакомый огонек озорства, как у взволнованного ребенка рождественским утром.

— Шевелись, — выплевывает охранник, упирая пистолет прямо в живот Леви и глядя на него сверху вниз. Этот взгляд заставил бы меня упасть на колени, но не Леви.

Леви ухмыляется, склонив голову набок таким образом, который раньше казался мне чертовски пугающим, только теперь это меня только заводит.

— Скажи — пожалуйста, — насмехается он, зная, что у парня не хватит духу нажать на спусковой крючок.

Охранник стискивает челюсть, и как раз в тот момент, когда он собирается устроить гораздо большую сцену, Джованни отталкивает его с дороги. Не сбиваясь с шага, он запускает пальцы в ворот футболки Леви и притягивает его к себе, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от лица сына.

— Я здесь не для того, чтобы валять дурака, — рычит он таким низким тоном, что я чувствую вибрацию прямо в груди. Он сильно толкает Леви в том направлении, где только что исчез Роман. — Шевели своей задницей.

Леви смеется и после паузы, сжалившись над своим стариком, уходит.

— Всегда рад, отец, — бросает Леви через плечо. — Всегда чертовски приятно.

Маркус смеется и смотрит на меня сверху вниз, прежде чем поднять подбородок, молча показывая мне следовать за Леви. Я не сбиваюсь с ритма, следуя за ним, в то время как Маркус пристраивается позади меня, не позволяя моей спине оставаться незащищенной. Маркус идет с высоко поднятой головой, несмотря на боль, которую он, должно быть, чувствует внутри, но он не осмеливается показать, что был ранен, особенно когда в замке так много других мужчин.

Джованни следует за нами со своими людьми, и когда мы входим в огромный обеденный зал, я нахожу Романа уже сидящим на своем любимом месте, устремив злобный взгляд на своего отца.

Охранники рассредоточиваются веером по комнате, и, оглядываясь на Маркуса, он бросает на меня острый взгляд — холодное напоминание о том, что в присутствии Джованни ДеАнджелиса мне было бы разумнее оставаться видимой, а не услышанной.

Я киваю и обхожу массивный стол, прижимаясь к стене позади того места, где сидит Роман, — самое дальнее от Джованни место, откуда почти один из самых быстрых путей к отступлению через смежную кухонную дверь.

Я зорко слежу за Джованни, как и его сыновья, и ни один из нас ему ни в малейшей степени не доверяет. Он делает шаг вперед и занимает место за массивным столом, как будто имеет полное право находиться здесь. Черт возьми, он даже ведет себя так, будто это его сыновья мешают ему. Его высокомерие не знает границ, и это только еще больше выводит меня из себя.

— Антонио, — говорит Джованни, обводя взглядом комнату и останавливаясь на каждом из своих сыновей. — Что вам известно о его убийстве?

Я делаю глубокий вдох, мое сердце выпрыгивает прямо из горла, когда я делаю все возможное, чтобы не показать, что я что-то знаю об этом. Черт, если бы Джованни хоть на секунду подумал, что я что-то знаю, меня бы пытали, выведывая информацию, и, черт возьми, я бы сломалась, как гребаный прутик. Я не могу снова пройти через что-то подобное. Я нервничаю, но, видя беззаботные выражения лиц парней, делаю все, что в моих силах, чтобы расслабиться и вести себя спокойно.

Роман вздергивает подбородок, его пристальный взгляд прищуривается на отца.