Сезанн. Жизнь - Данчев Алекс

в пространствах, нетронутых кистью,

за яблоком и за горой{505}.

Он такой, как есть, хотя фон странным образом размывает его черты. Кажется, будто голова слилась с обоями, и их рисунок, подобно проходящему облаку, повторяется на куполообразной голове. Некоторые высказывания Сезанна заставляют предположить, что он был не в восторге от собственной внешности, особенно от рано возникшей лысины. Но даже если с этим связано появление шляпы на восьми его автопортретах, он все же нередко, бравируя, выпячивает на холсте именно лысину. Как и здесь: внушительный облик, внимательный и спокойный взгляд, живое лицо и удивительная динамичность черепа… «Ему было едва за тридцать, а макушка у него уже облысела, – так лаконично описывает его Эдриан Стоукс. – Учитывая, какой впечатляющий объем дарил ему каждый раз этот черепной свод, сложно не почувствовать, что как художнику ему необычайно повезло»{506}.

В этот период Сезанн создал целую подборку автопортретов. Один из них приобрел Дега, другой – Писсарро (цв. ил. 7){507}. Третий позже купил Дункан Филлипс для Коллекции Филлипса в Вашингтоне (цв. ил. 8). Когда в 1904 году его выставили на Осеннем салоне, критики из кожи вон лезли. «М. Сезанн [sic] шлет нам свой портрет! Какой молодец! Труженик-мечтатель. Лучше бы продолжал плодить натюрморты, раз ни в чем ином не смыслит!»{508}

Альберто Джакометти. По мотивам «Автопортрета» Сезанна

Через пятьдесят лет Курт Бадт увидел на портрете из Коллекции Филлипса, в частности, «человека смиренного и в humilitas[58] обретшего „всевидящее око“; его черты исполнены покоя, взгляд проницательный, то есть улавливает скрытое под поверхностью и непринужденно обращен к миру земных вещей, которые раскрывают перед ним свое истинное значение».

Черты этого рано состарившегося человека (Сезанну не было еще и сорока), а заодно и лацканы, и складки его костюма утратили все следы, оставленные прикосновением времени, сделавшего их своей жертвой. Сам персонаж напоминает архитектурную конструкцию, части которой – связанные между собой, поддерживающие и несущие друг друга – служат опорой духовного существования или, точнее сказать, хранят его. Телесное всецело преобразилось здесь в дух и душу{509}.

У этого памятника благочестию есть антитеза – похвала дерзости, произнесенная Лоренсом Гоуингом: «Лукавый, как у фавна, проблеск выдает Сезанна, оставшегося в стороне. Воплощенный им образ, если присмотреться, независим и даже остроумен»{510}.

Около 1937 года, почти в таком же возрасте, Альберто Джакометти выполнил копию головы с этого автопортрета. Для Джакометти также был характерен этот «собачий взгляд». Портрет Сезанна вызывал у него неотступный интерес, как и все творчество, и в том числе решительно новый подход к изображению головы{511}.

На некоторое время портрет стал собственностью Огюста Пеллерена, а позднее – другого крупного коллекционера, Эрнста Бейелера. Ныне хранится в музее Орсэ в Париже.

7. Ящерица

Вскоре после того, как началась их совместная жизнь, они сбежали в Эстак. Там пережидали Франко-прусскую войну, осаду Парижа, Коммуну, установление Третьей республики; Сезанн работал sur le motif – о чем позднее рассказывал Воллару – и периодически совершал вылазки в Жа, проведать мать. Для него лично период смут и волнений оказался крайне несобытийным.