Мессалина - Рафаэлло Джованьоли (1875, 1885)

– Ох! Я не хотела тебя обидеть, мой добрый Гай, – побледнев, пробормотала Агриппина. – Он все время был с нами. Ты даже назначил его главой юношества. Ты любил его. Ты его усыновил.

– А теперь я покончу с ним, – грозно нахмурившись, прошептал Калигула и, схватив локоть сестры, сильно сдавил его.

– Ой! Отпусти, Гай. Мне больно, – простонала Агриппина, пытаясь высвободить руку. – Прости меня, я не хотела…

– Ты его любишь!

– Нет, нет!

– Этого слащавого щеголя! Тибериевский выкормыш, он хотел похитить тебя у императора! А если я ему позволю, то он украдет у меня и трон! Но!

И в его «но» прозвучала недвусмысленная угроза.

– Нет… это не так… я не люблю его… не волнуйся, Гай.

– Во имя Геркулеса, мои сестры должны принадлежать мне, любить меня одного! Вы не должны любить даже своих мужей. Я поступлю с тобой, как поступил с Друзиллой, от которой прочь прогнал ее мужа, Кассия Лонгина. Ливию разведу с ее Виницием. И горе тому, кто будет противиться моей воле!

С искаженным от ярости лицом он пошел дальше, бормоча под нос:

– Шут! Комедиант! Он вздумал носить при себе таблетки с противоядием! Как будто существует средство от гнева Цезаря! Дурак!

Тем временем процессия приблизилась к храму Зевса Громовержца, окруженному плотной толпой народа. Расталкивая тех, кто стоял на пути, преторианцы освободили широкий проход для императора и его свиты.

Внутри все было готово к празднику. Голубым дымком курились благовония и фимиам. Возле алтаря лежали венки, преподнесенные горожанами.

Член коллегии жрецов почтительно поклонился Калигуле, которого сенат недавно произвел в сан Великого Понтифика.

Вольноотпущенник Калисто возложил к алтарю Божества золотой венок от Цезаря и серебряные венки его сестер, приготовленные для посвящения в храм. Сбоку от алтаря стоял Тиберий Друз Гемелл, глава юношества, недавно принесший венок от всего всаднического сословия.

Тиберию Друзу Гемеллу, сыну Тиберия Друза, как и сестре Германика, Ливии, исполнилось девятнадцать лет. Он был строен и миловиден. Его непроницаемо черные глаза нравились многим женщинам из высшего общества. Когда стихли радостные возгласы, вызванные появлением Цезаря и его подарками Зевсу, Тиберий Гемелл, приложив левую руку к груди, а правую подняв над головой, громко крикнул:

– Славы и здоровья божественному императору Гаю Цезарю Германику Августу!

– Здоровья… да, здоровья! – нахмурившись, прошептал Калигула и свирепо добавил:

– Средство против Цезаря?!

Он приблизился к принцепсу юношества и, саркастически взглянув на него, произнес:

– Мне сказали, что ты, неблагодарный Тиберий, которого я так опрометчиво усыновил, принимаешь пилюли с противоядиями. Ты что, не доверяешь мне?

– Ох… да уберегут тебя боги от таких мыслей – умоляюще сложив руки, воскликнул Тиберий, побелевший как полотно. – Я принимаю только те пилюли, которые Карикл мне назначил от кашля.

Словно в подтверждение своих слов, он вдруг сильно закашлялся. В ответ Калигула как-то странно усмехнулся:

– Ладно, ладно! Нет средства против Цезаря… только против кашля.

Он повернулся к сестрам и спокойно объявил:

– Перед обедом мы идем в городской парк. И вслед за преторианцами направился к выходу из храма. В это время Агриппина подошла к Друзилле и вполголоса попросила ее заступиться за кузена:

– Гай послушает тебя. Ты единственная, кто может спасти бедного Тиберия.