Гавана - Хантер Стивен (2004)

Отца можно было охарактеризовать коротко: человек со шрамами. Его сын видел их: полосы, оставленные чем-то длинным, обтянутые сморщенной кожей дырки от пуль, изрытые участки омертвевшей ткани там, куда попадала японская шрапнель. Кулаки тоже были покрыты мертвенно-белым узором. Пара отметин украшала нижнюю челюсть. Отец был из тех людей, которые на себе испытали значительную часть того, что мир способен сотворить с живой плотью.

– Ну-ка, вы, двое, пошевеливайтесь! – прикрикнул он, обернувшись. – Если мы опоздаем к ужину, Джун будет просто в ярости.

Они подошли к отцовской машине. Пикап одной из последних моделей был уже основательно потрепан – бампер успел из блестящего сделаться матово-серым, заднее стекло покрывали трещины, – но все еще оставался отличным автомобилем, особенно если учесть, как дешево отцу удалось его купить после ожесточенной торговли.

– Папа, а что мы скажем мистеру Нельсону?

– Правду, Боб Ли. Так будет лучше всего. Он сумеет ее пережить.

– Да, это самое лучшее, – подтвердил Сэм.

Для мистера Нельсона, содержавшего ферму в семи милях от Блу-Ай, олени представляли серьезную проблему. Все они, и молодые, и старые, самым наглым образом травили его посевы. Он был законопослушным человеком и не стрелял оленей не в охотничий сезон, как это делали многие его соседи. Зато он догадался обратиться в охотничье агентство штата за специальным разрешением, получил его и попросил Эрла, лучшего стрелка графства, помочь ему, а мясо забрать себе. Это было отличное предложение: Эрл был небогат и таким образом мог иметь даровое мясо. Но все это было до того, как Боб Ли решил не стрелять.

Другой отец приказал бы сыну стрелять или же выстрелил бы сам. Но Эрл хотел, чтобы его сын научился жить собственным умом, и старался никогда не подсказывать ему какое-либо решение. Возможно, он был единственным отцом во всем графстве Полк, не настаивавшим, чтобы сын называл его «сэр», как называли своих отцов все остальные дети под угрозой сильнейшей порки. Эрл же просто не мог заставить себя ударить мальчика, даже когда тот по-настоящему плохо себя вел. Причина этого оставалась тайной, которую он никогда никому не раскрывал; таким он был, а когда Эрл Свэггер обретал ту или иную привычку, не говоря уже о черте характера, он оставался в этом непоколебим.

– Я позвоню ему и все объясню, – сказал Сэм.

– Нет, я позвоню сам, – возразил Эрл. – Вообще-то я знаю одного хорошего охотника. Его зовут Хитченс, это цветной парень, и он сможет приехать и отстрелять всех оленей, на которых дано разрешение, а уж с этим мясом и он сам, и его семья прекрасно проживут несколько месяцев.

– Насколько я знаю Эда Нельсона, он не захочет, чтобы на его земле стрелял какой-нибудь цветной.

– Я постараюсь, чтобы он понял.

Поездка была непродолжительной, несмотря даже на то, что по дороге они остановились, чтобы купить мальчику кока-колы. Но когда они, немного не доезжая до Борд-Кэмпа, свернули с дороги 7 и увидели стоявший на небольшом холме в миле от дороги дом, принадлежавший его отцу, недавно выкрашенный белой краской и казавшийся таким милым в свете клонящегося к вечеру солнца, там обнаружилось нечто совершенно неожиданное: три патрульные машины полиции штата и лимузин «кадиллак флитвуд», большой, черный и блестящий на солнце оттого, что его как следует начистили только сегодня утром.

– О боже, – сказал Эрл. – Хотел бы я знать, что все это значит.

– Не должно быть ничего серьезного, – ответил Сэм. – Мы же только что проехали через Блу-Ай, и там не было никаких признаков волнения.

Они подъехали поближе.

– Будь я проклят! – воскликнул Эрл. – Глянь-ка сюда.

Он указывал на черно-белый, а не зеленый с коричневым, как в Арканзасе, номерной знак «кадиллака», на котором было проставлено трехзначное число и надпись «Конгресс Соединенных Штатов».