Парижский вариант - Ладлэм Роберт, Линдз Гейл (2008)

Мавритания вышел из подъезда своего дома в тот самый момент, когда женщина подняла голову в очередной раз. Невысокий террорист походил на простого парижского рабочего в широком плаще и светлых плисовых брюках. Взгляд его — ничего не упускающий, пронзительный взгляд беглеца от правосудия с двадцатилетним опытом — скользнул по лицу незнакомки, скользнул и метнулся дальше. Одежда брюнетки была сильно поношена, хоть и чиста, туфли сношены до той степени, что сапожники в дешевеньких мастерских едва ли смогли бы им помочь, а сумочку прохожая унаследовала, надо полагать, от бабки. Одним словом, то была типичная церковная мышь, и успокоенный Мавритания двинулся, с обычной своей осторожностью, к метро. По дороге он привычно обошел квартал кругом, но больше незнакомка ему на глаза не попадалась, и террорист позволил себе спуститься на станцию.

Брюнетка некоторое время следовала за ним, но, удостоверившись, что араб уходит надолго — достаточно надолго для ее целей, — поспешила обратно, к дому с занавешенными окнами. Вскрыв отмычкой входную дверь, она прокралась по лестнице на третий этаж, где поселился Мавритания.

Комната, куда она шагнула, справившись с замком, скорее напоминала шатер в пустынях Аравии или в сердце Сахары. Даже ковер подавался под ногами, словно лежал на мягком песке. Ковры затягивали стены и потолок, грозя обрушиться на голову незваному гостю давящей грудой, ковры завешивали окна, объясняя, почему в них никогда не горит свет. Неприметная брюнетка даже замерла на миг, впитывая необычную обстановку, прежде чем, тряхнув головой, приняться за работу. Ежеминутно прислушиваясь — не идет ли кто? — она методично, дюйм за дюймом обыскала комнату.

* * *

Джон Смит сидел у кровати Марти. В тусклом больничном свете его друг казался особенно маленьким и беззащитным. За дверями палаты интенсивной терапии к двоим жандармам присоединился охранник в штатском.

Простыни и покрывала были безупречно отглажены, ни единой морщинки не было на них, словно Марти не шевелился с той минуты, как его уложили в кровать. Но это впечатление было ложным. По временам больной уже двигался самостоятельно, хотя в сознание не приходил, а кроме того, с ним регулярно занимались физиотерапевты. Джон знал об этом из истории болезни, в которую заглянул, едва явившись в госпиталь Помпиду. Если верить компьютеру, состояние пациента неуклонно улучшалось, и вскоре его уже можно будет перевести из реанимации, даже если он и не придет в себя.

— Привет, Марти. — Джон с трудом улыбнулся. Он взял друга за руку, стиснув сухие, горячие пальцы, и воспоминания детских, а позже — школьных лет вновь нахлынули на него. Раз за разом он повторял один и тот же рассказ, все более и более детально, восстанавливая мелочи, давно стершиеся из памяти, пытаясь тем самым стимулировать дремлющий мозг Марти.

— В последний раз мы с тобой смогли нормально поболтать, — прерывая себя, проговорил Джон, осененный идеей, — когда ты еще был дома, в Вашингтоне. — Он помолчал, вглядываясь в лицо спящего. — Я слышал, ты сам сел на самолет и прилетел в Париж. Я впечатлен, ей-богу. Мне-то удалось уговорить тебя подойти к аэропорту, только когда у нас на хвосте сидели наемные убийцы. Помнишь? А теперь ты здесь, в Париже...

Он сделал паузу, надеясь, что название города вызовет какую-то реакцию. Но лицо Марти оставалось похожим на маску.

— И ты работаешь в Пастеровском... — продолжил Джон.

Впервые ему удалось вызвать реакцию. Слово «Пастеровский» будто гальванизировало Марти. Веки спящего дрогнули...

— Ты, наверное, и не догадываешься, откуда я это знаю, — говорил Джон, чувствуя, как пробуждается в его груди надежда. — Дочь Эмиля Шамбора...

При упоминании французского биохимика губы Марти затрепетали.

— ...рассказала, что ты без приглашения явился к ее отцу в лабораторию. Просто зашел и вызвался помочь.

Ему показалось, будто Марти пытается произнести что-то.