Патрульные Апокалипсиса - Ладлэм Роберт (2007)

— То были страшные времена, сынок, — сказала Катрин Виллье. — Неверное слово, неприязненный взгляд или жест могли повлечь за собой немедленный арест, заключение в тюрьму и даже, случалось, депортацию. Оккупанты, особенно честолюбивые офицеры среднего звена, отличались крайней подозрительностью: они подозревали всех и вся. Каждая удача Сопротивления приводила их в ярость. Опасность грозила всем. С таким адом несравнимы даже самые мрачные фантазии Кафки.

— И до сегодняшнего вечера вы не видели Жоделя?

— Если бы мы его и увидели, то не узнали бы, — ответил Виллье-старший. — Я и сейчас с трудом опознал труп. Годы, конечно, меняют человека, но это же сущий скелет: он наполовину усох и стал ниже ростом, а лицо сморщилось в кулачок, как у мумии.

— А вдруг это не он, отец?

— Нет, это Жодель. Глаза у покойника были открыты, и они синие-синие, как безоблачное небо Средиземноморья... Твои точь-в-точь как у Жан-Пьера.

— У Жан-Пьера? — тихо повторил сын. — Это вы так назвали меня?

— Вообще-то это имя твоего убитого брата, — сказала Катрин, — но бедный малыш погиб, поэтому мы и назвали тебя так в память о Жоделе.

— Значит, вы хорошо относились к нему...

— Мы понимали, что никогда не сможем заменить тебе родителей, — поспешно продолжала Катрин, но старались, как могли. В завещании мы объяснили все, что случилось, но до сегодняшнего вечера нам не хватало духа рассказать тебе об этом. Мы ведь очень любим тебя.

— Ради Бога, перестань, мама, не то я расплачусь. Да может ли кто-нибудь желать лучших родителей, чем вы? Чего мне не дано узнать, того я и не узнаю, но вы навсегда останетесь для меня родителями, не забывайте об этом.

Телефон зазвонил так неожиданно, что они вздрогнули.

— У репортеров ведь нет этого номера? — спросил Жюльен.

— Надеюсь, нет, — ответил Жан-Пьер, потянувшись к трубке. — Его знаете только вы, Жизель и мой агент, даже моему адвокату и, уж конечно, владельцам театра он неизвестен... Да? — откликнулся он гортанным голосом.

— Жан-Пьер? — Это была его жена.

— Да, дорогая.

— Я сомневалась...

— Я тоже, потому и изменил голос. Со мной мама и папа, я вернусь домой, как только разойдутся газетчики.

— Тебе нужно вернуться немедленно.

— Что случилось?

— Пришел один человек...

— В такой час? Кто же это?

— Один американец, он хочет поговорить с тобой о том, что произошло сегодня.

— Сегодня... здесь, в театре?

— Да.

— Думаю, тебе не стоило его впускать, Жизель.

— Боюсь, у меня не было выбора. С ним — Анри Брессар.

— Анри? Какое отношение может иметь случившееся к Кэ-д'Орсей?[15]

— Слыша наш разговор, Анри улыбается со свойственным дипломатам шармом, но он не скажет мне ничего, пока ты не приедешь... Не так ли, Анри?

— Конечно, так, милая Жизель, — донесся до Виллье его голос. — Я сам знаю очень мало или почти ничего.

— Ты слышал, дорогой?

— Да. А что американец? Хам? Ответь «да» или «нет».

— Совсем напротив. Хотя, как сказали бы вы, актеры, в глазах у него «Священное пламя».

— А как насчет папы и мамы? Они тоже должны приехать?

Жизель Виллье спросила об этом своих нежданных гостей.

— Несколько позже, — громко сказал человеке Кэ-д'Орсей. — Мы поговорим с ними позже, Жан-Пьер, — добавил он еще громче. — Не сегодня.

* * *Актер и его родители вышли через центральный подъезд, тогда как сторож сказал прессе, что Виллье скоро выйдет через артистический.

— Расскажешь, в чем дело, — попросил Жюльен сына. Расцеловавшись с ним, он и Катрин направились к одному из двух такси, вызванных по телефону из театра.

Жан-Пьер сел во второе и дал шоферу свой адрес возле парка Монсо.