Патрульные Апокалипсиса - Ладлэм Роберт (2007)

— Просто мне это нравится, — ответил пятидесятитрехлетний Роберт Дурбейн, старший сотрудник центра связи посольства. — Мои ребята считают меня славным малым, когда я работаю всю смену, — они ошибаются, но не говори им об этом. Видишь, над чем я тружусь? — Дурбейн приподнял страницу лондонской «Таймс» с кроссвордом.

— Я назвал бы это двойной нагрузкой, помноженной на мазохизм, — сказал Лэтем, пересекая комнату и подходя к стулу справа от оператора. — Я и одной не выдержал бы — даже и не пытаюсь.

— Как и другие молодые люди. Оставим это без комментариев, мистер Разведчик.

— Похоже, ты хочешь меня уколоть.

— А ты не подставляйся... Чем могу быть полезен?

— Я хочу позвонить Соренсону по непрослушиваемой линии.

— Разве он не говорил с тобой час назад?

— Меня не было дома.

— Ты найдешь его послание... хотя странно: судя по всему, вы с ним уже разговаривали.

— Конечно, только это было почти три часа назад.

— Говори по красному телефону в «клетке». — Дурбейн повернулся и указал на пристроенную к четвертой стене стеклянную будку до потолка. «Клетка», как ее здесь именовали, звуконепроницаемая и надежная, позволяла вести конфиденциальные разговоры, которые не прослушивались. Сотрудники посольства были этому рады: ведь если тебя не слышат, то и не станут из тебя ничего вытягивать. — Ты поймешь, когда включится непрослушиваемая линия, — добавил связист.

— Надеюсь. — Дру знал, что услышит редкие гудки, а затем сильное шипение, характерное для этой линии.

Открыв толстую стеклянную дверь «клетки», Лэтем вошел в нее. На большом столе он увидел красный телефон, блокноты, карандаши и в довершение всего — пепельницу. В углу этой уникальной кабины стоял прибор для измельчения документов; его содержимое сжигали каждые восемь часов, а иногда и чаще. Стул стоял спинкой к сотрудникам, работавшим у консолей, поэтому они не могли прочесть разговор по губам. Многим это казалось нелепостью, пока в разгар «холодной войны» в центре связи посольства не обнаружили советского «крота». Дру снял трубку. Ровно через восемьдесят, две секунды раздались гудки и шипение, затем он услышал голос Уэсли Т.Соренсона, начальника отдела консульских операций.

— Где тебя черти носили? — спросил Соренсон.

— После того как вы разрешили мне пригрозить раскрытием Анри Брессару, я отправился в театр, а потом позвонил ему. Он поехал со мной к Виллье, и я только что вернулся оттуда.

— Значит, твои предположения были правильны?

— формально — да.

— Великий Боже! Значит, старик действительно оказался отцом Виллье?

— Это подтвердил сам Виллье, который узнал об этом от приемных родителей.

— Представляю, какой это был для него шок при сложившихся обстоятельствах!

— Об этом-то мы и должны поговорить, Уэс. Этот шок возбудил в нашем актере невероятное чувство вины. Он решил, использовав свой талант, внедриться в среду Жоделя, отыскать его дружков и выяснить, не говорил ли кому-нибудь старик, где бывал последние дни, кого пытался найти и что хотел сделать.

— Да ведь этого ты и желал, — прервал его Соренсон, — в случае, если твои догадки подтвердятся.

— Если я прав, ничего другого не придумаешь. Но мы не собирались прибегать к услугам Виллье.

— Значит, ты был прав. Поздравляю.

— Мне помогли, Уэс, в частности, супруга бывшего посла.

— Но нашел-то ее ты — никому другому не удалось.

— Просто мой брат оказался в непредсказуемой ситуации и о нем ни слуху ни духу.

— Понимаю. Так в чем сейчас проблема?

— В решении, принятом Виллье. Мне не удалось его отговорить, боюсь, что это никому не удастся.

— А почему ты должен его отговаривать? Вдруг он что-нибудь узнает. Зачем вмешиваться?

— Потому что Жодель скорее всего встречался с теми, кто подтолкнул его к самоубийству. Каким-то образом этим людям удалось убедить его, что он — человек конченый, ибо потерял все.