— Да, господин посол, — отозвался с дивана Клод Моро, — но вы как-то странно с ними разделываетесь. Ваша полиция знает лидеров этих фанатиков в десятках городов. Так почему же они все еще на свободе?

— Когда они прибегают к насилию, и это доказано, мы сажаем их за решетку. В наших судах множество таких приговоров. Но если они просто выражают несогласие с нашей политикой, мы, как демократическое государство, подобное вашему, соблюдаем принцип свободы слова, который допускает у вас мирные забастовки, у американцев — право собраний, часто заканчивающихся маршами на Вашингтон и длинными речами. Многие законоположения обеих ваших стран разрешают подобные проявления недовольства. А мы что же, должны затыкать рот всякому, кто не согласен с Бонном, включая и тех, кто собирается на площадях и выступает против неонацистов?

— Нет, черт побери! — воскликнул Лэтем. — Но вы все-таки затыкаете им рот! Не мы придумали концентрационные лагеря, газовые камеры или геноцид целых народов. Вы это придумали, а не мы!

— Повторяю: к нашему стыду, мы это допустили... как, впрочем, и вы допустили порабощение целого народа и помалкивали, когда в ваших Южных штатах чернокожие висели на деревьях. Французы держались точно так же в Экваториальной Африке и в своих колониях на Дальнем Востоке. Наше поведение бывает и чудовищным, и вполне благопристойным. Об этом свидетельствует мировая история.

— Эти ваши слова, Хайнрих, не просто чепуха, они неприменимы к данной ситуации, и вы это знаете, — авторитетно заметил Кортленд. — Я это знаю, ибо читал вашу книгу. Вы называете это «проекциями исторических реальностей». То есть проекцией того, что считается истиной в данный момент. При таком подходе существование «третьего рейха» нельзя оправдать.

— А я никогда и не пытался, Дэниел, — возразил Крейтц. — Я резко осуждал рейх за распространение лжеучений, доступных обнищавшему народу. Тевтонская мифология была наркотиком, которым с радостью пользовались слабые, разочаровавшиеся, голодные люди. Разве я не писал об этом?

— Писали, — кивнул американский посол. — Но вот о чем я хотел напомнить вам.

— Ваша точка зрения мне совершенно ясна. Однако вы обязаны защищать интересы Вашингтона, а у меня есть такие же обязательства перед Бонном... К чему же мы пришли? К тому, что все стремимся к одному.

— Позвольте мне, господин посол, — сказал Моро, поднимаясь с дивана, — установить наблюдение за некоторыми вашими дипломатами высокого ранга.

— А что это даст, кроме вмешательства правительства данной страны на дипломатическом уровне? Я знаю всех своих сотрудников. Это порядочные люди и профессионалы — как мужчины, так и женщины. Они вполне достойны доверия.

— Вот в этом-то вы и не можете быть уверены, мсье. Существуют неоспоримые доказательства того, что здесь, в Париже, есть организация, связанная с неонацистским движением. Все указывает на то, что это центральная организация за пределами Германии. По всей вероятности, она играет не менее важную роль, чем та, что находится в вашей стране, поскольку здесь не подпадает под действие германских законов и не находится на глазах у немцев. Стараниями этой организации, вероятно возникшей лет пятьдесят тому назад, из Франции переправляются нацистам огромные суммы денег. Это уже установлено, не выявлены лишь детали, связанные с пересылкой. Так что, как видите, господин посол, данная ситуация вышла за узкие рамки традиционных дипломатических отношений.

— Чтобы позволить вам это, я должен заручиться поддержкой моего правительства.

— Конечно, — согласился Моро.

— Информация финансового характера может передаваться по нашим надежным каналам кем-то из посольства тем лицам в Париже, которые помогают этим психопатам, — задумчиво, произнес Крейтц. — Я понимаю, что вы имеете в виду, хотя это и малоприятно... Хорошо, я дам вам ответ позже. — Крейтц повернулся к Лэтему. — Мое правительство, конечно, возместит нанесенный вам ущерб, герр Лэтем.