Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

Этот Хартман оказался для нее загадкой. Вопреки собственному желанию она сочла его симпатичным, даже привлекательным. Но он был типичным представителем своего круга. Золотой мальчик, рожденный для того, чтобы иметь деньги, наделенный симпатичной внешностью, самонадеянный. Он был Брэдом, тем самым футболистом, который изнасиловал ее. Такие люди идут по жизни, не оглядываясь и не глядя под ноги. Они, как говорила ее подруга по колледжу, большая любительница крепких выражений, считают, что их дерьмо не смердит. Они считают, что могут выбраться из любых неприятностей.

Но был ли он убийцей? Как ни взгляни, это казалось ей маловероятным. Анна поверила его версии о том, что случилось в доме Россиньоля в Цюрихе; это подтверждалось расположением отпечатков пальцев, да и собственное мнение Анны об этом человеке говорило в данном случае в его пользу. Но при всем том у него была с собой пушка, паспортный контроль не располагал никакими сведениями о его прибытии в Австрию, а сам он не пожелал дать всему этому никаких объяснений... К тому же тщательнейший обыск его автомобиля ничего не дал. Там не оказалось ни шприца, ни ядов, ничего вообще.

Трудно сказать, участвовал он в этом заговоре или нет. Он считал, что его брат, погибший четыре года назад, был убит; не исключено, что то убийство явилось катализатором всех убийств, которые произошли позже. Но почему их оказалось так много, и почему они сосредоточены в таком коротком промежутке времени?

Оставался единственный факт: Бенджамин Хартман знал больше, чем пожелал сказать. А у нее не было ни полномочий, ни основания задержать его. Это глубоко расстраивало Анну. Она вдруг спросила себя, не могло ли ее желание — ладно, пусть навязчивая идея арестовать его — быть продиктованным ее отношением к богатым мальчикам, к старым ранам, к Брэду...

Она взяла лежавшую на краю стола записную книжку, разыскала номер и набрала его.

Ей пришлось довольно долго слушать гудки, прежде чем хриплый мужской голос произнес:

— Донахью.

Донахью был величайшим специалистом по проблеме отмывания денег во всем министерстве юстиции, и Анна потихоньку заручилась его поддержкой перед отъездом в Швейцарию. Она не стала ничего говорить о контексте дела; сообщила лишь информацию о счетах. Донахью не стал возражать против того, что она оставила его в темноте относительно своего расследования; он, похоже, расценил это как вызов.

— Это Анна Наварро, — сказала она.

— А, конечно. Ну, Анна, как поживаете?

Она заметила, что ее голос изменился, и заговорила как “свой парень”. Это получилось у нее без всякого труда: так говорили приятели ее отца, соседи ее родителей.

— Поживаю нормально, спасибо. А как там наши делишки со следами деньжишек?

— А никак. Мы себе все лбы расшибли о толстенную кирпичную стену. Такое впечатление, будто каждый из покойников получал регулярные переводы на свой счет из какой-нибудь благословенной страны. Каймановы острова, Британские Вирджинские острова, Кюрасао... Как раз те самые места, где мы до сих пор не можем пробить стенку.

— А что будет, если вы обратитесь в эти оффшорные банки с официальным запросом?

Донахью вдруг разразился громким, отрывистым, похожим на лай хохотом.

— Они покажут нам средний палец. Когда мы обращаемся к ним с запросом по линии ДССП об их финансовых отчетах, они говорят, что рассмотрят этот вопрос в течение ближайших лет. — Анна знала, что ДССП — двухстороннее соглашение о помощи — было в принципе заключено между Соединенными Штатами и многими из этих оффшорных приютов. — Британские Вирджины и Кайманы хуже всего. Они всегда говорят, что у них это займет два, а может быть, три года.

— Н-да...