Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

— Мистер Саймон, — громогласным и чрезвычайно авторитетным басом-профундо заговорил менеджер, — одна из наших горничных сообщила мне, что вы ей угрожали. Кроме того, вчера вечером здесь случился инцидент со стрельбой из огнестрельного оружия, поэтому полицейские желают, чтобы вы немедленно прибыли сюда для того, чтобы они могли задать вам необходимые вопросы.

Бен нажал кнопку “Конец разговора”.

В том, что менеджер хотел поговорить с ним, не было ничего удивительного. Гостинице нанесен ущерб, и менеджер был обязан вызвать полицию. Но вот в голосе менеджера прозвучало нечто такое, что встревожило Бена: неожиданная самоуверенность человека, пользующегося полновесной поддержкой властей и желающего запугать своего собеседника.

И что же могло так срочно понадобится частному детективу Хоффману?

Дверь кабинета Зонненфельда открылась, на пороге появился маленький сутулый старичок и слабым движением дал Бену знак войти. Трясущейся рукой он легонько пожал Бену руку и уселся за свой загроможденный всякой всячиной стол. У Якоба Зонненфельда были щетинистые седые усы, лицо с отвисшим подбородком, большие уши и полузакрытые морщинистыми веками покрасневшие водянистые глаза. Он носил старомодный широкий галстук с некрасиво завязанным узлом и клетчатый пиджак, под которым был еще надет коричневый вязаный жилет с проеденными молью дырами.

— Очень много людей хотят посмотреть мой архив, — резко проговорил Зонненфельд. — У некоторых из них добрые побуждения, а у некоторых — не очень. Каковы ваши побуждения?

Бен откашлялся было, но Зонненфельд не дал ему возможности вставить реплику.

— Вы говорите, что ваш отец уцелел после Холокоста. Так? Их уцелели тысячи. Почему вы так заинтересовались моей работой?

“Неужели я осмелюсь разговаривать с этим человеком напрямик?” — спросил себя Бен.

— Вы охотились на нацистов несколько десятков лет, — неожиданно для самого себя произнес он. — Вы, должно быть, ненавидите их всем сердцем так же, как я.

Зонненфельд недовольно махнул рукой.

— Нет. Мной руководила вовсе не ненависть. Я не мог заниматься этим делом более пятидесяти лет, если бы меня вынуждала к нему ненависть. Она просто сожрала бы меня изнутри.

Бен почувствовал сразу и недоверие, и раздражение от благочестивого заявления Зонненфельда.

— Ладно, а я, так уж получилось, считаю, что военные преступники не должны оставаться на свободе.

— Ах, но согласитесь со мной, что они на самом деле не военные преступники. Военный преступник совершает свои преступления, чтобы достичь военных целей, правильно? Он убивает и мучает, чтобы приблизить тем самым победу в войне. А теперь скажите мне: нужно ли было нацистам для победы в войне расстреливать, травить газом и убивать всякими иными методами миллионы невинных людей? Конечно, нет. Они делали это исключительно по идеологическим причинам. Уверяли, что это поможет очистить планету. Это не диктовалось даже намеком на практическую необходимость. Все это они совершали, так сказать, дополнительно. На это расходовались драгоценные ресурсы военного времени. Я сказал бы, что кампания геноцида, которую они проводили, препятствовала их успеху в военных действиях. Нет, их никак нельзя назвать военными преступниками.

— Но как же вы их в таком случае называете? — спросил Бен. Он наконец-то начал кое-что понимать.

Зонненфельд улыбнулся, сверкнув несколькими золотыми зубами.

— Чудовищами.

Бен медленно и глубоко вздохнул. Ему нужно довериться старому охотнику за нацистами; он понял, что только так он сможет рассчитывать на его сотрудничество. Зонненфельд был слишком умен.

— В таком случае позвольте мне говорить с вами совершенно прямо, мистер Зонненфельд. Мой брат — мой брат-близнец, мой самый близкий друг во всем мире — был убит людьми, которые, я уверен, каким-то образом связаны с некоторыми из этих чудовищ.

Зонненфельд подался вперед, опершись на стол.