Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

— Нет. Всех, кто там работает, привозят на вертолетах из Вены, и они живут там, не выходя наружу. В замке есть вертолетная площадка; если подойдете поближе, вы ее увидите.

— А вы не знаете, чем они там занимаются?

— Только слухи.

— И какие же это слухи?

— Люди говорят, что там творятся непонятные дела. Видели, как туда привозили на автобусах каких-то детей странного вида...

— А вы знаете, кто хозяин заведения?

— Вы верно сказали — Ленц. Его отец был известным нацистом.

— И давно он владеет замком?

— Давно. Я думаю, что, наверно, сразу после войны он принадлежал его отцу. Во время войны Schloss использовался нацистами как командный пункт. Они называли его Шлосс Зервальд — так Земмеринг именовался еще в средневековье. А замок выстроил один из принцев Эстергази в XVII столетии. В конце прошлого века, как вы и говорили, здесь лет двадцать размещалась часовая фабрика. Старожилы до сих пор так и называют замок — Uhrwerken. Как вы сказали, это будет по-английски?

— Часовой завод. — Бен вынул еще одну тысячешиллинговую купюру. — А теперь еще несколько вопросов.

Над ней стоял человек, одет он был в белый халат, а его лицо она никак не могла рассмотреть — ей не удавалось сфокусировать зрение. У человека были седые волосы, и говорил он мягко, даже вроде бы улыбался. Он казался дружелюбным, и ей было жаль, что она не может понять его слов.

Анна задумалась: что же с нею такое случилось, в результате чего она не может сесть? Несчастный случай? Ее кто-то ударил? Внезапно ее охватил страх.

В этот момент она услышала слова:

— ...Вынуждены так поступить с вами, но у нас действительно не было никакого выбора.

Акцент, возможно, немецкий или швейцарский.

Где я?

Еще два слова:

— ...Диссоциативный транквилизатор...

Кто-то говорил с ней на английском языке с каким-то среднеевропейским акцентом.

И далее:

— ...Как можно удобнее, до тех пор, пока кетамин не выйдет из организма.

Теперь она начала вспоминать, что с нею произошло. Место, в котором она оказалась, было очень плохим местом; оно раньше очень интересовало ее, но теперь она очень сожалела о том, что попала сюда.

Она смутно припоминала, как боролась с кем-то, как ее схватили несколько сильных мужчин, затем укол чем-то острым. А дальше — ничего.

Седой мужчина, который, как теперь чувствовала Анна, был очень плохим человеком, ушел, и она закрыла глаза.

Когда Анна открыла их снова, она была одна. Голова прояснилась. Она ощущала себя разбитой, чувствовала, что тело затекло, и сразу поняла, что привязана к кровати.

Она приподняла голову, насколько смогла — совсем немного, потому что ее грудь охватывал ремень.

Впрочем, ей удалось рассмотреть наручники и ремни, которыми она была привязана к больничной каталке. Обтянутые кожей полиуретановые медицинские приспособления, использовавшиеся в психиатрических больницах для самых сильных и опасных буйных пациентов. Такие оковы называли “гуманными кандалами”, и ей самой приходилось использовать их во время обучения.

Наручники у нее на запястьях были прикреплены длинной цепью к ремню, удерживавшему ее за талию, — он тоже был заперт. То же самое и с лодыжками. Руки болезненно саднило: значит, она отчаянно боролась.

Завязки имели цветовую маркировку — красные предназначались для запястий, синие — для лодыжек. Они были изготовлены позже, чем те кожаные, которыми ей приходилось пользоваться, но замок, конечно, не изменился. Ключ — она хорошо это помнила — представлял собой маленький и плоский штырек без зубцов, плоский с одной стороны и клиновидный с другой.

Она помнила, что от этих больничных завязок довольно просто освободиться, если знаешь, как это сделать, но ей была необходима скрепка или что-нибудь в этом роде — любая прямая и твердая проволочка.