Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

Они договорились встретиться в Джорджтауне, в ресторане виллы «Д'Эсте», представлявшей собой какую-то идиотскую шестиэтажную смесь викторианского стиля и архитектуры итальянского Возрождения. Ресторан славился своими обедами для многочисленных туристов, поэтому никто из жителей Вашингтона не приезжал сюда днем — только поздно вечером, когда ни один турист не мог попасть в ресторан без рекомендации своего сенатора.

Уэбстер приехал первым и поднялся на второй этаж, в коктейль-холл. Настроение было скверным. Может, потому, что никогда еще он не играл роль ожидающего? Тот, кто ждет, часто теряет контроль над ситуацией: обычно приходится выслушивать унизительные и отвлекающие от дела объяснения причин опоздания.

Эмиссар Арона Грина опоздал на пятнадцать минут. Он говорил отрывистыми короткими фразами, вроде оправдываясь, но тем не менее снисходительно. По его словам, ему предстояло провернуть за один день в Вашингтоне несколько дел Грина. И теперь он был готов потратить какое-то время, чтобы обсудить все проблемы.

Слушая его уверенную, непринужденную речь, Уэбстер вдруг понял, почему чувствует себя не в своей тарелке. Этот парень от Грина был самым обыкновенным курьером и он, Уэбстер, — тоже. Он был относительно молод — так же, как Уэбстер, и, как видно, так же блуждал по лабиринтам мира экономики, по запутанным коридорам политической власти. Оба они умели складно говорить, уверенно держались в обществе, были строги к подчиненным и повиновались начальству.

Но между ними существовала огромная разница, и оба знали об этом. Посланец Грина действовал с позиции силы, чего никогда не умел делать Роберт Уэбстер.

Что-то произошло, что-то изменилось, сказавшись на Уэбстере и занимаемом им положении. Было принято какое-то решение, но где? На приватной встрече или, может быть, частном обеде?

Этот эмиссар был вестником несчастья и причиной тревоги. В нем почувствовал Бобби Уэбстер первые симптомы краха своей карьеры.

Впрочем, Уэбстер и так знал, что путь, на который он вступил, ведет в никуда. Ему не удалось сделать того, что требовали обстоятельства, и лучшее, на что он мог надеяться, — сохранить все, что удастся, и уйти в отставку.

— Мистер Грин весьма озабочен, Бобби. С ним не проконсультировались, когда принимали решения. А ему хотелось бы иного. Он ждал информации, поскольку Тривейн совершенно непредсказуем...

— Но мы дискредитируем его, связав с де Спаданте. Вот и все! И тогда его подкомитету конец... Разве это так сложно?

— Кто знает... Мистер Грин полагает, что Тривейн может повести себя совсем не так, как вы ожидаете... И тогда все осложнится.

— Вероятно, мистер Грин получил не совсем четкое представление о ходе дел! Нам совершенно не важно, как будет реагировать Тривейн, ведь речь идет не о каких-то четких обвинениях... Так, всего лишь предположения. К тому же никто из нас не будет упомянут... Его обвинят лишь в неэффективности деятельности подкомитета!

— Из-за связей с де Спаданте?

— И это не голословное утверждение! У нас есть кое-какие фотографии. Хорошие снимки! Чем больше смотришь на них, тем больше они обличают... Ни у кого не возникнет сомнений, что они сделаны в гринвичской больнице. Родерик Брюс напечатает первый через два дня!

— После того, как де Спаданте окажется в Нью-Хейвене? — жестко взглянул на Уэбстера посланец Грина, и тон его был почти оскорбителен.

— Да!

— Но ведь затем о де Спаданте начнут болтать во всевозможных известиях и новостях, не так ли? Его необходимо убрать с шахматной доски, понимаете?

— Это решение его сподвижников, по сути дела, приказ... Но мы не имеем к нему отношения, хотя последствия могут оказаться выгодными для нас...

— Мистер Грин так не думает!