Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

Роберт Уэбстер говорил о процедуре аудиенции в Белом доме, и Тривейн понимал, как мало там все изменилось со времени его пребывания. Как и прежде, он должен был прибыть в Белый дом за тридцать — сорок минут до приема в Овальном кабинете. К президенту его введут через специальный вход — за это отвечал Уэбстер. Он не должен иметь при себе металлических предметов размером более кольца для ключей. Встреча будет ограничена во времени и может завершиться в любой момент: если, например, президент решит, что сказал все, что хотел, и услышал все, что ему требовалось... Тривейн кивал, понимая и соглашаясь. Деловая часть встречи окончилась, и Уэбстер заказал еще виски.

— Я обещал вам по телефону, — сказал он, — что кое-что объясню, и я весьма ценю вашу сдержанность: вы не спешите мне об этом напомнить.

— Не важно, мистер Уэбстер, ведь президент может ответить на любой интересующий меня вопрос...

— И вопрос этот — зачем он хочет вас видеть?

— Да.

— Видите ли, мистер Тривейн, тут все взаимосвязано. Именно поэтому вы знаете мой прямой телефон. Звоните, если понадобится, в любое время дня и ночи.

— Думаете, возникнет такая необходимость?

— Вряд ли. Но так хочет президент, а я предпочитаю с ним не спорить...

— Я тоже...

— Президент и в самом деле намерен поддерживать подкомитет и лично вас. Это главное. Но есть и другой аспект, о котором я хочу рассказать. И поймите меня правильно, мистер Тривейн: если я ошибаюсь, это будет лично моя ошибка — ни в коем случае не президента...

— Но вы ведь уже все обсудили? — внимательно посмотрел на Уэбстера Тривейн. — Отклонение, я думаю, будет минимальным.

— Конечно! Да вы не беспокойтесь: то, что я скажу, пойдет вам только на пользу... Как вы, наверное, и предполагаете, президент причастен к настоящей политической войне. И он весьма искушенный боец, мистер Тривейн. Он хорошо знает, что из себя представляет и сенат, и Белый дом — вся та государственная машина, с которой вам придется столкнуться. У президента много друзей, но, вероятно, столько же и врагов. Понятно, что лично он в этих боях не участвует, у него хватает сил на стороне. И он хотел бы, чтобы вы знали об этих силах, о том, что они станут вашими союзниками...

— Весьма признателен.

— Есть и еще одна тонкость, мистер Тривейн... Вы не должны стараться сами выйти на президента. Вашим посредником, так сказать мостиком, буду я...

— Надеюсь, этого не потребуется!

— Хочу вас предупредить вот еще о чем. Никто не должен догадываться, что за вами стоит вся мощь президентской власти, хотя вы получите ее, как только она вам потребуется...

— Понятно... Спасибо, мистер Уэбстер.

— Надеюсь, вы понимаете, что не должны упоминать имени президента, — на всякий случай добавил Уэбстер, дабы у Тривейна не осталось ни малейших сомнений в отношении сказанного.

— Понятно.

— Ну и прекрасно. И если он завтра коснется этой темы, скажите ему, что мы уже все обговорили. Можете и сами сказать, что знаете о его предложении, что весьма признательны, ну и так далее.

Уэбстер допил виски и поднялся из-за стола.

— Бог мой! Еще нет половины одиннадцатого, а я скоро буду дома! Жена глазам своим не поверит! До завтра, мистер Тривейн!

С этими словами он пожал Тривейну руку и пошел к выходу.

— Всего доброго, мистер Уэбстер!

Сидя в кресле, Тривейн следил за тем, как Уэбстер, обходя столики, шел к выходу, полный какой-то особой энергии. «Эту энергию дает ему работа, именно она его держит», — подумал Тривейн. Он называл эту энергию синдромом приподнятого настроения, возможного только в этом городе. Все здесь — от реклам до умения жить — создавало такое настроение. Хотя, конечно, за ним всегда скрывался тайный страх потерпеть поражение. Правда, если ты в Вашингтоне, значит, на вершине. А если к тому же ты еще и в Белом доме, значит, ты на самой вершине.