Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

Да, Сэм Викарсон, несомненно, испытывал огромную гордость, вполне, кстати, обоснованную, за Тривейна. Так же, как и вся страна.

Продолжая наблюдать за прибывшими, Сэм с удивлением заметил, как с другой стороны из машины Тривейна вышел какой-то пожилой человек. Вглядевшись, Викарсон узнал Франклина Болдвина: банкира, старого друга Тривейна. «Ужасно выглядит», — подумал Викарсон. Что ж, понятно: старик только что похоронил Уильяма Хилла, своего старого, времен детства друга. И вот Большого Билли больше нет. Очевидно, старик Болдвин понял, что и его час не за горами.

То, что президент пришел на похороны Хилла, да еще сказал несколько слов о покойном до начала официальной церемонии, говорило о его чувстве долга и обходительности. А то; что он привез с собой в Хай-Барнгет Болдвина, свидетельствовало о его доброте.

«Оценка: отлично». Недаром в предвыборной кампании эта фраза стала такой популярной.

* * *

Филис наблюдала за мужем, поддерживающим под локоть Фрэнка Болдвина, пока тот поднимался по лестнице к главному входу. Викарсон кинулся было помочь, но Эндрю недовольно покачал головой, и молодой юрист понял: президент сам позаботится о Болдвине.

Филис тоже чувствовала скрытую гордость, когда Тривейн такими вот жестами умел придать особую значимость простой церемонии. Достойные чествуют достойнейших... Что ж, юный принц не так уж юн, но... В правлении Тривейна можно найти что-то общее с правлением короля Артура, или с тем, как это старались представить историки, подумала Филис. Она знала, что муж рассмеялся бы, если б услышал от нее эти слова. Его всегда раздражало проявление куртуазности, он просил не искать обобщений там, где их быть не может. И это тоже было частью его обаяния: особая атмосфера доброты и скромности окружала его. Даже его юмор отличала мягкая ирония к самому себе. Филис всегда любила своего мужа. Он был из тех, кто достоин любви. Сейчас же она просто его обожала. Может, это не так уж и хорошо, может быть, это даже и не совсем нормально, но ничего поделать с собой она не могла.

Филис считала, что само положение президента вызывает к нему особую почтительность, но Энди с этим не соглашался. Он никогда ни разу никому не напомнил, что окончательное решение зависит от него, ни разу никому не пожаловался, что принятие решений — проблема не из простых. Никогда никакой драматизации своего положения.

Но объясняться ему приходилось, и не раз: «Нация, которая в состоянии совершать межзвездные путешествия, в состоянии позаботиться и о своей планете. Народ, столько получающий от земли, должен воздать этой земле сторицей. Граждане, которые тратят миллионы за границей, могут строить и в пределах собственных границ...»

После подобных выступлений вера в него только укреплялась.

Филис шла вслед за мужем и Фрэнком Болдвином: охранник помог ей раздеться. Все вместе они проследовали в просторную гостиную, где какая-то добрая душа — возможно, Сэм, подумала Филис, — уже развела огонь. Ее немного беспокоил Болдвин: похоронная служба была долгой и тяжкой, в церкви сквозило, от каменного пола тянуло холодом.

— Сюда, Фрэнк. — Тривейн придвинул кресло ближе к огню. — Отдохните, а я приготовлю чего-нибудь пылить. Добрый бокал вина всем нам сейчас только на пользу.

— Спасибо, господин президент. — Банкир опустился в кресло.

Филис направилась к кушетке, заметив, что Викарсон уже нашел второе кресло и придвинул его к Болдвину. Что ж, тут Викарсону равных не было: он быстро ориентировался в любой ситуации.

— Виски годится, Фрэнк? Двойное?

— Что мне в тебе всегда нравилось, Энди, так это твоя память на человеческие слабости. Наверное, поэтому ты и стал президентом. — Болдвин рассмеялся, добродушно подмигнув Филис.

— Ну что ты, все произошло куда проще, — подхватил шутку Тривейн. — Сэм, будьте любезны: виски со льдом мистеру Болдвину и, как обычно, что-нибудь для нас с Филис.