Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

— Трудно сказать, моя дорогая. Я понял, что чем старше становлюсь, тем меньше остается во мне уверенности. Мы сошлись на этом с Биллом пару недель назад. А вы должны помнить, что мы всегда были уверены в себе... Итак, чего мы испугались... — Болдвин произнес эти слова без вопросительной интонации. — Думаю, что ответственности. Мы предложили кандидата на место председателя подкомитета, а выяснилось, что откопали жизнеспособного кандидата на место президента. Солидная разница.

— Но ведь жизнеспособного, — проговорила Филис, обеспокоенная интонацией, с которой были произнесены последние слова Болдвином.

— Да. — Банкир смотрел на Тривейна. — А испугали нас внезапная решительность, необъяснимое желание действовать, необъяснимые намерения, которые вы столь резко продемонстрировали... Если вы вспомните все хорошенько, господин президент, то поймете меня.

— Вопрос задал не я, Фрэнк, а Фил.

— Да, конечно... Трудный сегодня день... Никогда больше не сможем мы с Билли встретиться вновь, чтобы поспорить, что-то обсудить... Никто уже не выиграет спора... Он часто говорил мне, Эндрю, что вы мыслите так же, как я. — Бокал в руке Болдвина был уже почти пуст. Старик невидяще смотрел на него; он снова обратился к Тривейну по имени и чувствовал некоторую неловкость.

— Для меня это лучшая похвала, Фрэнк.

— Так ли это, покажет время, господин президент.

— И все же я польщен.

— Но вы-то меня понимаете?

— В каком смысле?

— Наше беспокойство. Как сказал Билли, то, что происходило с Бобби Кеннеди, просто лагерь скаутов, если сравнить с вашей ситуацией. Это его точные слова.

— Что ж, меня они не пугают, — усмехнулся Тривейн. — Вас это обидело?

— Мы просто не могли понять...

— Да все же ясно: образовался политический вакуум... — Но вы не политик...

— Однако достаточно, повидал их на своем веку. А вакуум должен быстро чем-то заполниться, вот это я знал четко. Либо я заполню его, либо кто-то другой. Оглядевшись, я понял, что лучше подхожу для этой ситуации. Если бы появился хоть кто-то еще — со своей программой, своими суждениями, я бы отступил.

— А кто-нибудь еще имел шансы, господин президент?

— Я так никого и не дождался.

— По-моему, — решила вступиться за мужа Филис, — он был бы рад выйти сухим из воды. Как вы верно заметили, он все же не политик.

— А вот тут вы не правы, моя дорогая. Он — новый политик во всей своей первозданной чистоте. Самое замечательное — это то, что сейчас его время! Целиком и полностью. Это удивительная реформация, куда более глубокая, чем можно было бы ожидать от любой революции, кем бы она ни осуществилась. И он понял, что политическая работа ему по силам. Вот чего никак не могли уразуметь мы с Билли: как он сумел осознать это?

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Филис знала, что на последний вопрос ответить может только Энди, но, взглянув на него, увидела, что отвечать он не собирается. Его мысли были устремлены куда-то еще, его занимало сейчас что-то иное, а вовсе не желание объясняться, пусть даже со своим старым Другом, столько для него сделавшим. Для него. Но не Для нее.

— Господин президент.

В комнату вошел Сэм Викарсон. Голос его звучал подчеркнуто спокойно, настолько спокойно, что было совершенно ясно: что-то требует немедленного и настоятельного внимания президента.

— Слушаю, Сэм.

— Поступило подтверждение о переменах в средствах массовой информации. Из Чикаго. Я подумал, что вы Должны знать об этом.

— Вы могли бы получить информацию о новом руководстве? — Слова Тривейна были четки и быстры, в них звучала некоторая жесткость.

— Этим я и занимаюсь, сэр.

— Надеюсь на вас. Извините меня, Фрэнк. — Тривейн встал и направился к выходу. — Я еще не научил Сэма процедуре затягивания предоставления важной информации.

— Могу я предложить вам еще виски? — спросил Викарсон у Болдвина.