Вместе мы удержим небо - Фьестад Эллен (2013)

В лучах солнечного света танцует пыль. Лука полностью поглощена работой. Бросает на Гарда молниеносный взгляд, потом снова опускает глаза к эскизнику. Решительно водит карандашом по бумаге. Туда, сюда, быстрыми движениями.

Гард ощущает у себя на лбу взгляд Луки. Потом взгляд скользит по щеке. По шее, вниз. Внезапно он начинает ощущать все свое лицо. Никогда еще у него не возникало такого чувства. А ведь приходится просто сидеть, и все. Тут не спрячешься ни за улыбкой, ни за остроумной фразой, скрывающей истину. Не сыграешь никакую роль.

Она взглядом ощупывает его лицо; у него такое ощущение, будто ее пальцы легко пробегают по контурам его щеки. Как будто только теперь, от ее прикосновений, там возникает нечто, чего не было раньше. Ее карандаш – это нож, вырезающий из воздуха его лицо. Бумажная кукла обретает жизнь.

Он смотрит на ее пальцы, обхватившие карандаш. Такие маленькие пальчики, и такие сильные.

Лука все рисует и рисует. Гард сидит. Старается не шевелиться. Ему видно обложку эскизника. Лука поднимает альбом в воздух перед собой. Внимательно всматривается в рисунок. Каким выглядит Гард в глазах Луки? Никогда раньше его не рисовали. Или не писали. Никогда никто всерьез не пробовал написать его портрет. Или даже сфотографировать у профессионального фотографа. Только приятели иногда выкладывали в Сети снимки, сделанные по пьянке. Поскрипывание карандаша царапает ему барабанную перепонку. Он знает, что этот звук сопровождает появление его собственного лица из белой бумажной основы. Лицо появляется таким, каким его видит она.

– Расскажи о своем отце.

Карандаш танцует по бумаге.

– О моем отце? Это зачем еще? – Он застигнут врасплох.

– Надо. Чем он занимается?

– Да-а-а… ничем особенно.

– Он что, безработный?

– Он умер.

Карандаш на секунду останавливается. Потом она снова принимается рисовать.

– А когда он умер?

– Мне было одиннадцать.

На подоконнике жужжит муха.

– Ты его хорошо помнишь?

Гард не отвечает.

– Ты не хочешь об этом говорить?

Муха на окне замолкла. Будто поняла, что должна уступить слово Гарду. Гард опускает взгляд себе на руки.

– Просто не привык. – Он не торопится с ответом. – Никто не спрашивал об этом. Хотя все знают, что случилось.

Гард смотрит на потолок. Чувствует обжигающее прикосновение письма, лежащего в нагрудном кармане.

– Ты его хорошо помнишь?

Лука пытается заглянуть ему в глаза. Гард смотрит вниз.

– Ну, не знаю. Не очень, наверное.

– А от чего он умер?

Гард снова смотрит в потолок.

– От веревки. И петли.

Лука рисует молча. Потом снова спрашивает:

– Ты на него сердишься?

– Сержусь? За что?

– Ну как. За то, что он сам захотел умереть.

Лука наклоняется и достает точилку. Заостряет кончик карандаша, снова принимается рисовать.

– Я об этом никогда не думал.

– Я была бы страшно зла.

На долгое время воцаряется тишина. Только карандаш Луки чиркает по бумаге. Соскребает корочку с чего-то внутри у Гарда, что так долго покоилось в нем и о чем никто не заговаривал.

– А что произошло?

– Это ты о чем?

– Ты знаешь, почему он не хотел больше жить?

– Нет. Он часто рассказывал о своем младшем брате. Тот погиб в горном походе, когда ему было пятнадцать. Это отец позвал его с собой в поход. Я не знаю, связано ли это как-то с тем, что произошло. Просто это единственное, что приходило мне в голову. Но наверняка в нем творилось что-то, чего он не показывал другим. Мама иногда так говорит. Что она не знала его достаточно хорошо.

Лука какое-то время рисует молча.

– А она какая тогда?

– Мама?

– Да.

Гард задумывается.