Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

Мелочи — случайные и на первый взгляд незначительные — играли теперь огромную роль в ее воспоминаниях; она не всегда могла точно вспомнить, что и когда он говорил, а какие-то мелочи, детали окружавшего их мира остро врезались в память. Ей сейчас трудно было бы дословно воспроизвести их разговор там, в Дозорной башне, — гораздо отчетливее запомнилось другое: как верещали ласточки, носившиеся вокруг утеса, как блестели среди камней осколки разбитой бутылки. Мелочи виделись ярко и отчетливо, а от главного осталось лишь общее, радужно переливающееся и оттого неясное ощущение счастья…

Две машины, обгоняя одна другую, проревели мимо, ослепив фарами и окатив вихрями брызг, и с затихающим пением покрышек унеслись в сторону Внукова. Кто-то торопился к самолету — может быть, симферопольскому. Ника вздохнула и побрела к светящимся в темноте рубиновым огонькам. Что толку вспоминать, от этого ведь еще хуже. Вообще все плохо. Так плохо, что дальше некуда. С Андреем получилось сегодня очень нехорошо… но что она могла? Наверное, он ждал, что она предложит ему поехать в Марьину Рощу вместе; но теперь она ведь не может по-приятельски разгуливать с ним… С Игорем, или Питом, или кем угодно — пожалуйста, а с Андреем нельзя. Но жалко его очень, просто ужасно жалко. Она вдруг поймала себя на том, что думает об Андрее как о младшем, как еще никогда не думала о своих сверстниках. Она стала старше за этот месяц, неизмеримо старше.

— Ну как, полегчало? — спросил Василий Семенович, когда она забралась обратно в машину.

— Да-да, спасибо, — Ника не сразу сообразила, в чем дело. — Извините, я вас задержала…

Через полчаса она была дома. Родители еще не спали, она рассеянно сообщила им, что высокие гости отбыли благополучно, что Дон Артуро еще раз просил поблагодарить за гостеприимство, что дать телеграмму Светка вроде обещала, если не забудет.

— Мамуленька, если не трудно, пусти воду в ванной, я умираю от усталости! — крикнула она уже из своей комнаты, стаскивая чулки.

Когда через десять минут Елена Львовна вошла к дочери, та дремала в кресле, положив ноги на письменный стол.

— Вероника, это что за поза! Сядь прилично, ты уже не в экспедиции. И можешь идти, я все приготовила.

— Спасибо, — Ника зевнула с обиженным видом. — Странное у тебя представление об экспедиции, в самом деле…

— Ну, не знаю. Здесь тебя, во всяком случае, таким позам не учили. И послушай, я хотела спросить — ты что, намерена хранить дома всю эту гадость, которой набит был твой чемодан?

— Во-первых, он не набит, там их всего десяток. И потом, какая же это гадость, мама?

— Какие-то битые горшки. Зачем они тебе?

— Не горшки, а обломки античных амфор! Я не понимаю, неужели тебе не приятно взять в руки такую вещь?

Ника потянулась к ящику стола и, выдвинув его, бережно достала выгнутый черепок.

— Видишь, это была ручка амфоры, — пояснила она, нежно проводя пальцем по его поверхности. — Ей примерно две с половиной тысячи лет. Между прочим, датировка керамики — вещь трудная. Как ты сама догадываешься, тут неприменим радиокарбонный метод, потому что цэ-четырнадцать накапливается только в органических остатках…

— Вероника, иди купаться, — сказала Елена Львовна, — иди, я тебе постелю.

— Сейчас, мама. Так вот! Керамику можно датировать двумя способами: палеомагнитным и термолюминесцентным. В чем заключается первый? Когда вот этот черепок обжигали, он намагнитился в соответствии с магнитным полем земли, понимаешь?

— Не понимаю и не хочу понимать. Ты ждешь, чтобы я рассердилась?

— Иду, иду, вот сейчас встану и пойду. Мамуль, мне нужно рассказать тебе что-то очень-очень важное…

— Хорошо, завтра расскажешь, — Елена Львовна распахнула шкаф и начала вынимать постельное белье. — Где твоя простыня?

— Не знаю, должна быть где-то там, внизу… сегодня утром постели убирала Светка. Между прочим, мамуль, нужно срочно что-то придумать: я не хочу больше носить мини-юбки.