Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

— Ну, что ты, — Андрей усмехнулся. — Настроение просто великолепное!

Вообще-то, конечно, сидеть таким бирюком было не очень прилично; он попытался прислушаться к тому, что говорилось за столом, но общего разговора уже не было, дамы трещали о каких-то туристских поездках, мужчины обсуждали свои служебные дела, Никина сестра издевалась над мужем за неумение подбирать сотрудников.

— …Это же феноменальная идиотка, — громко говорила она, не вынимая изо рта сигареты и морщась от дыма. — Я не понимаю, как ее можно вообще принимать всерьез. На втором курсе она считала клистрон неприличным словом, очевидно подозревая в нем этимологическую связь с клистиром.

— Да нет, ну это ты зря, — лениво возражал длинный. — Не такая уж она, как ты изображаешь… ну, работает и работает, чего уж. Как это там — «считает свои дробя»…

— Ты, Кострецов, молчи! Тебе дай волю, ты бы устроил из института богадельню, добрячок…

— …И вообразите, — тараторила маленькая дама с зелеными веками и волосами цвета красного дерева, — не проходит и часа — звонит Элла Сидоровна из райкома: милочка, говорит, приезжайте немедленно, есть путевка в Сирию и Ливан, вам тут же все оформят, только поторопитесь, до обеда я ее задержу…

— …И опять, стервец, начинает свою волынку. Я в десятый раз все выслушал, — поймите, говорю, дорогой Терентий Александрович, не один ваш завод в таком положении, я твердо обещаю вам поставить этот вопрос на ближайшей коллегии министерства…

— Ну, если ты рассчитываешь, что коллегия сможет решить…

— Минуточку! А что я ему мог сказать в тот момент? В конце концов, я на себя брать такую ответственность не намерен, зачем мне это надо?

— …Из Парижа, совершенно изумительная вещь, но помилуйте, ей все-таки за шестьдесят, как ни вертись, и одеваться под двадцатилетнюю…

— Нет, я больше не могу, — сказал Андрей и поднялся из-за стола. — Ты не провожай меня, это и в самом деле неудобно. Сиди, сиди…

Перехватив взгляд хозяйки, он извиняющимся жестом показал на часы и, сделав неловкий общий поклон, вышел из столовой. В прихожую следом за ним выскочила Ника.

— Слушай, мне ужасно неловко, действительно как-то так получилось, мы даже не поговорили, ничего… Ты понимаешь, если бы они сегодня не улетали…

— Да я понимаю, — сказал он, натягивая плащ. — Чепуха это все, не расстраивайся. Я позвоню тебе. Чао!

На улице, дойдя до первого автомата, он позвонил домой, сказал, чтобы не беспокоились, он задержался у Ратмановых и хочет еще немного побродить.

— У Ратмановых? — удивленно спросила мама. — Разве Ника вернулась?

— Вернулась, — сказал он, и горло у него перехватило. — Еще в среду. Ну, пока…

Он быстро шел, держа руки в карманах расстегнутого плаща, не обращая внимания на усилившийся дождь. Люди, столпившиеся под козырьком входа в универмаг, озабоченно поглядывали на небо. Андрей вспомнил вдруг, как два месяца назад был здесь с Никой — она искала себе на лето какие-то сандалии, они побывали в нескольких магазинах в центре и наконец приехали сюда, в «Москву». Было очень жарко, они несколько раз ели мороженое, и Ника наконец призналась, что у нее, кажется, болит горло. «Зачем же ты столько ела», — сказал он ей, а она заявила, что он должен был вовремя ее остановить, на то он и мужчина… Каким счастливым, беспечальным вспоминался сейчас Андрею этот далекий день!