Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

Он увидел Нику и в первую секунду даже не поверил своим глазам, так это получилось неожиданно. Но это действительно была она, очень загорелая и то ли похудевшая немного, то ли просто вытянувшаяся еще больше за это лето. Она была в расстегнутой легкой штормовке с подвернутыми до локтей рукавами, с непокрытой головой, и дождевой бисер блестел в ее волосах, немного выгоревших и порыжевших от солнца и морской воды. Он сразу, мгновенно охватил и словно вобрал в себя одним взглядом все эти детали, которые вдруг показались исполненными для него таким огромным и ему самому не до конца еще понятным смыслом; все, составляющее сейчас ее облик, стало вдруг необыкновенно важным, любая мелочь — и подживающая царапина повыше запястья, и золотисто-смуглый тон загара на ее ногах, и полуоторвавшаяся пряжка на туфле, и хозяйственная сумка, из которой торчал пучок зеленого лука и выглядывали углы бумажных пирамидок с молоком. Его сердце замерло в первый момент от непонятного испуга — замерло и оборвалось, и лишь в следующую секунду он понял, что это был испуг перед возможностью ошибки, случайного сходства. И тут же, когда он понял это и убедился, что ошибки не произошло и что это действительно Ника, он почувствовал огромное облегчение, радость, покой. Это была действительно она. Наконец-то!

— Хэлло, — сказал он как можно более равнодушным тоном. — Ника? Вот так встреча.

Она, в свою очередь увидев его, просияла и подняла свободную руку.

— Андрей! — закричала она радостно. — Привет! А я все собираюсь тебе позвонить.

Что-то сжалось у него внутри от этих слов, но он усмехнулся и небрежно сказал:

— Да уж ты прособиралась бы до первого сентября. Когда приехала?

— В среду. Ой, слушай, погода такая мерзкая, прямо обидно. Сперва приятно было — после тамошнего солнца, представляешь? А сейчас я уже начинаю смотреть на это довольно мрачно — все хорошо в меру… Ну, как ты?

В среду, подумал он. Тринадцатого она была уже в Москве. А сегодня семнадцатое. Четыре дня, и она все «собиралась»…

— Я? — Он пожал плечами. — Да так, ничего. В пределах, А ты как?

— Очень хорошо, — сказала Ника, излучая сияние. — Я себя чувствую просто фантастически!

— Рад за тебя. Ты хоть расскажи про эту твою экспедицию, — сказал Андрей.

— Ох, ну разве про это расскажешь, — возразила она мечтательно. — Это было просто…

— Ты не жалеешь, что просидела там столько времени?

— Ну что ты…

Он помолчал. Первая радость прошла, теперь все становилось каким-то тягостным, как в нелепом сне.

— Ты могла бы позвонить мне еще в среду, — сказал он.

— Знаешь, я такой усталой вернулась, и потом, мы приехали поздно вечером… Но все эти дни я собиралась, честно собиралась, просто закрутилась как-то — ну, ты представляешь себе, тысяча разных дел…

— Каких? — спросил он спокойно и настойчиво, хотя понимал уже, что этими расспросами ставит себя в глупое положение.

— Ой, ну самых разных! Завтра, например, мне нужно ехать в Марьину Рощу за портфелем…

— За каким портфелем?

— А помнишь, я потеряла весной — уронила в Москву-реку? Так вообрази, его нашли, и этот человек даже приходил к нам, пока никого не было. Родители ведь жили на даче, так он оставил записку в почтовом ящике. Прямо чудо, правда? Ну, теперь придется поехать, — портфель, конечно, никуда уже не годится, но хоть поблагодарить за любезность… Так что, Андрей, я действительно ужасно занята все это время, ты не обижайся!

— О'кэй, это все пустяки, — сказал он и забрал сумку у нее из рук. — Ты сейчас домой? Я тебя провожу. Или нельзя?

— Ну что ты говоришь! — запротестовала Ника с преувеличенным, как ему показалось, жаром. — И вообще, ты должен к нам зайти, мы как раз будем обедать, я не отпущу тебя, так и знай, и слушать ничего не хочу…

— Исключено, я уже обедал.

— Ну, знаешь, это просто свинство! Ты ходишь в гости только когда голоден?