Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

— Совершенно с ума сошел, — отозвалась Ника, искоса глядя на Игоря. — В школу — в таком виде, да еще первого сентября… Ему же за это влетит!

И действительно, щеголю влетело незамедлительно. Едва директор закончил свою речь, к Игорю подошли завуч и секретарь комсомольской организации, негромко пообщались и тут же куда-то повлекли — только его и видели. Раскатился первый звонок, первоклашки с букетами попарно потянулись в двери, а Игоря все не было. Появился он лишь на переменке перед вторым уроком, одетый уже по-человечески и даже умеренно подстриженный.

— Обыватели! — объявил он, пожав плечами. — Не имело смысла с ними спорить. Муслим Магомаев в таком же костюме выступал в Сопоте и его показывали по интервидению… а, кретины! Все равно на новогодний бал я оденусь так же, вот увидите. А что, братья и сестры, как это вообще смотрелось?

Ренка сказала, что смотрелось совершенно потрясающе, Ника с сомнением пожала плечами — сам по себе костюм красив, но подходит ли он для школы? Катя Саблина категорически высказалась, что не подходит.

— Послушай, старик, — сказал Андрей, — а тебе не было стыдно? В смысле — идти в таком виде по улицам?

— С чего бы это? — агрессивно спросил Игорь. — Кроме меня, никто не носит сюртуков? Сходи разок к «Метрополю», просветись.

— Про иностранцев я не говорю, и Магомаева ты тоже оставь в покое, эстрада есть эстрада. А ты вот можешь себе представить парня, занимающегося серьезным делом, — ну, скажем, физика, — который напялил бы красный сюртук среди бела дня? Да еще и кудри распустил по плечам, крет несчастный.

— Нашел с кого брать пример — с физиков! На фига они мне нужны, я ведь все равно не буду ученым…

— Положим, оно и без сюртука видно, — согласился Андрей и одобряюще похлопал Игоря по плечу. — Валяй, старик, выражай и дальше свою сущность так же зримо…

Первый школьный день пролетел быстро. «Воспитательский час», математика, физика, литература, английский. После уроков вышли в скверик посидеть и потрепаться по старой традиции, но Ренка скоро ушла — ей нужно было идти на примерку. Следом разбрелись и остальные. Ника осталась вдвоем с Андреем.

— Ну, как ты вообще? — спросил он небрежным тоном.

Ника пожала плечами.

— Так себе, — сказала она. — Жалко, что лето кончилось. Мне раньше первого сентября всегда было очень весело, а в этом году нет. Я вот подумала — а ведь это в последний раз…

— Да, я тоже об этом думал.

— Я сегодня даже первоклассникам позавидовала, такая дура.

— Им, пожалуй, завидовать не стоит. Школа ведь, в сущности, не такой уж интересный период в жизни. Разве что старшие классы.

— Я почему-то вспомнила сейчас прошлую зиму, — задумчиво сказала Ника, чертя туфелькой по песку. — Как мы с тобой ходили по музеям… потом поругались на «Войне и мире»…

— Я прошу тебя никогда мне об этом не напоминать, — жестким вдруг тоном прервал Андрей.

Ника удивленно взглянула на него и, закусив губу, покраснела.

— Извини, я действительно дура, — сказала она тихо.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Ну конечно, Андрей, какой угодно…

— Ты правда не влюблена в этого ядерщика?

— В Дона Артуро? Нет, конечно, я же тебе говорила…

— Тогда в кого?

Ника долго молчала, не подымая глаз, и Андрею стало стыдно.

— Ты прости, я не должен был этого спрашивать, — пробормотал он.

— Нет, Андрей, у тебя есть на это право, — так же тихо возразила Ника. — И я обязана сказать тебе правду. Понимаешь… в общем, я действительно влюбилась в одного человека там, в экспедиции. Я даже думаю, что я его… люблю.

У Андрея пересохло в горле, он понимал, что должен сейчас сказать что-то очень мужское, очень хемингуэевское, но сказать ничего не удавалось, он ощущал в себе какую-то пустоту — без слов, без мыслей, даже без особой боли. Он знал, что боль придет потом, но пока ее еще не было. Была только огромная пустота внутри.