Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

— «Скажи», «скажи», — передразнила Рената. — Будто я не говорила! Она теперь к моему мнению не прислушивается. Ты, говорит, совершенно от рук отбилась, теперь я начну тебя воспитывать… Это все после той истории — ну, помнишь, мы у Вадика были? — Ренка оглянулась, нет ли рядом мальчишек, и зашептала таинственно: — Я ведь тебе не рассказывала, она меня тогда ремнем отлупила…

— Ну, это уж вообще! — ахнула Ника, делая большие глаза.

— Не то чтобы очень больно, конечно, я ведь не давалась, так что по-настоящему попало раза два-три, но просто обидно. Представляешь? Как будто я маленькая. И главное, она ведь только накануне вернулась с Камчатки, я, говорит, тобой горжусь, ты так похорошела, напоминаешь Марину Влади в ранних фильмах, — в общем, прямо не нарадуется. А в понедельник приходит из школы — помнишь, Татьяна ее вызывала? — и сразу за ремень. Терпение мое кончилось, говорит, я тебя сейчас выпорю. Представляешь? И действительно выпорола.

— Кошмар, — сочувственно сказала Ника. — Я бы умерла.

— Родители, — вздохнула Рената. — Интересно, где они были раньше, когда я «от рук отбивалась»? Один плавает, другая вечно в экспедициях… А теперь мне, видите ли, нельзя даже выбрать себе профессию по вкусу! Подавай, говорит, в медицинский и попробуй мне только завалить вступительные, — как это тебе нравится, а?

На шестом уроке — черчении — с передней парты сунули записку: «ПРОЧТИ И ПЕРЕДАЙ ДАЛЬШЕ!!! У Карцева свободная хата, предлагается массовое культмероприятие, всем желающим собраться в сквере сразу после уроков».

— Пойдем? — шепнула Ника, передавая листок Ренке.

Та прочитала, вздохнула.

— Вообще-то, понимаешь, мама велела сразу домой, — громко зашептала она, — но ведь завтра уже каникулы, верно? А, ладно, совру что-нибудь…

— Борташевич, не мешайте соседке, — сказал преподаватель, постучав по столу карандашом.

— А я ничего, Георгий Степанович, — смиренно отозвалась Ренка. — Я только спросила, какой там радиус закругления — ну, вот, где переход к фланцу, — а то мне не видно отсюда…

— Восемьдесят шесть миллиметров, — сказал чертежник, взглянув на доску.

Ренка, воспользовавшись этим, быстро передала записку на заднюю парту.

Идти к Женьке Карцеву согласилась почти половина класса. Собравшись у Всех Скорбящих, они помитинговали, обсудили программу, сложились наличным капиталом; Женька с Игорем сбегали в «Гастроном» и притащили в авоськах двадцать бутылок лимонада. Бутылки роздали всем мальчишкам: «Чтобы из каждого кармана торчало по горлышку, — объявил Игорь, — показуха так показуха!» — а освободившиеся авоськи наполнили по пути пирожками, забрав у уличной продавщицы сразу половину ее товара.

В однокомнатную квартиру Карцевых орава ворвалась с абордажными воплями, в передней на полу выросла гора пальто и портфелей, Женька сразу запустил на полную катушку самодельный маг, который выглядел как куча металлолома, но орал не хуже «Орбиты». Несколько пар тут же кинулись танцевать, однако веселье довольно скоро угасло. Рассевшись кто где мог, послушали записи Тома Джонса и Рафаэля, потом магнитофон вообще выключили. Почему-то вдруг надоел.

— Не вижу энтузиазма, братья и сестры, — сказал Игорь. — Чего это мы сегодня как на собственных поминках?

Вопрос был праздный — Игорь прекрасно знал, что происходит с «братьями и сестрами». Это же самое происходило и с ним и вообще, пожалуй, со всеми десятиклассниками начиная примерно с Ноябрьских праздников, когда они вдруг впервые осознали, что окончилась четверть их последнего учебного года и теперь с каждым днем невозвратно уходит что-то, чему уже никогда больше не повториться.