В осколках тумана - Хайес Саманта (2010)

Внезапно он встает и подходит к детям.

— Нет-нет-нет, — обращается он к Алексу. — Так не пойдет. Смотри, карты нужно держать вот так. — Дэвид опускается на корточки и забирает у Алекса карты. — А вторая рука у тебя должна быть всегда наготове, чтобы хлопнуть по столу, как только тебе раздадут парные карты. — Лицо Дэвида в нескольких дюймах от лица моего сына. — Понимаешь?

Алекс медленно кивает и улыбается:

— Да.

Я с шумом вдыхаю, осознав, что сидела затаив дыхание. Флора отчаянно жестикулирует, обращаясь ко мне. Это несправедливо. Мамочка, поиграешь за меня?

Конечно, — отвечаю я и присоединяюсь к ним.

Весь вечер мы режемся в снап. Алекс и Дэвид покатываются со смеху, когда мы с Флорой ошибаемся. Флора в конце концов начинает злиться и раскидывает колоду по всему ковру. Алекс готов наброситься на сестру, но Дэвид перехватывает его и принимается щекотать. Перед глазами встает Марри, он вот так же всегда усмиряет сына.

— Ты слышала? — Дэвид внезапно замирает и поднимает руку, чтобы мы замолчали. — По-моему, какой-то шум с улицы. (Господи, да он на грани нервного срыва, и как я сразу не поняла.) То ли удары, то ли топот. — Дэвид встает, выключает свет, подходит к окну, выглядывает наружу и резко задергивает шторы.

Потом поворачивается к нам, и я даже в темноте вижу, какое у него бледное лицо.

— Что? Что такое?

Вскакиваю и бросаюсь к окну.

— Там два грузовика. И куча народу с плакатами. И все что-то кричат.

Голос у Дэвида срывается. Таким же напряженным он был, когда его уводил Эд.

Я осторожно приоткрываю занавеску. У забора топчется толпа демонстрантов.

— Боже!

— Подожди. Дай подумать.

Я чувствую адреналин в его дыхании, слышу, как бьется сердце под рубашкой.

— Надо позвонить в полицию. Я свяжусь с Эдом. Теперь полиция на твоей стороне. С тебя же сняли обвинения. — Я сжимаю его ладонь, но это не помогает. — Более того, они должны были предусмотреть это сборище и обеспечить тебе защиту.

Дэвид меня не слушает. Он начинает метаться по дому, проверяет все двери и окна, задергивает все занавески.

— Ты должна вывезти меня отсюда. — Голос у него выцветший, как и лицо.

Он имеет в виду всех нас, поясняю я себе.

— Но ведь это твой дом. Ты же не позволишь, чтобы кучка крикунов выгнала тебя отсюда спустя несколько часов после освобождения?

— Мам, что случилось? — встревает Алекс. — Давайте еще поиграем.

— Не сейчас, — голос Дэвида чуть теплеет, — сначала я разберусь с тем, что происходит, а потом мы опять будем веселиться.

Ответ удовлетворяет Алекса, но я чувствую, как нарастает в нем напряжение. Безмятежна лишь Флора, уже погрузилась в любимое занятие, рассыпала по ковру карандаши и рисует.

Снаружи глухо доносятся крики:

«Судить за Грейс… у-бий-ца… судить за все…»

Раздается звон стекла. Осколки будто впиваются в меня, я вздрагиваю.

— Убийца? — выдыхаю я, но Дэвида уже нет в комнате.

Я выбегаю вслед за ним из гостиной и резко останавливаюсь. Стекло на лестничной площадке разбито, на полу валяется кирпич, обернутый бумагой. Над кирпичом неподвижно стоит Дэвид. Я поднимаю тяжелый сверток, разворачиваю бумагу. На ней что-то написано. У меня начинают дрожать пальцы.

— Дети, одевайтесь, — говорю я, стараясь не паниковать. Нужно срочно увезти их отсюда.

Я передаю записку Дэвиду.

— Боже, боже, — шепчет он побелевшими губами.

Это ксерокопия газетной страницы с фото Грейс, рядом наклеена вырезка из сегодняшней газеты — снимок Дэвида, выходящего из тюремных ворот. Его осунувшееся лицо перечеркнуто жирным черным маркером, а внизу намалевано: Доктор Смерть.

— Почему они называют меня убийцей? — голос у него чужой, в нем один лишь страх. И тут же добавляет совсем иначе: — Нам надо выбираться отсюда.

Внизу Дэвид останавливается.