В осколках тумана - Хайес Саманта (2010)

— Бабушка? Алекс, но бабушка не разговаривает. Как она могла ее о чем-то попросить? — Я попеременно смотрю на сына, на Марри, на Эда.

— И эти рисунки — не совсем игра, верно? — терпеливо спрашивает Эд. — Флора показала тебе, куда она хочет пойти?

— Ну да, — отвечает Алекс. — Она хотела поискать дедушку.

— Дедушку? — изумляется Марри. Его отец, единственный дедушка наших детей, умер еще до рождения Флоры.

— Ну да. — Алекса явно поражает наша тупость. — Нового дедушку. Того, которого бабушка попросила ее нарисовать. И бабушка не разговаривала с ней, — опережает Алекс следующий вопрос, — она ей показала. Ну, тогда, в больнице, ты еще очень долго разговаривала с медсестрами. Флора хвасталась, что бабушка поведала ей секрет.

— Правда? — Я точно натянутая струна, все во мне звенит от напряжения. — Алекс, очень важно, чтобы ты рассказал нам этот секрет. Тогда мы найдем Флору.

Пауза кажется нескончаемой — как время, что прошло после исчезновения Флоры. Алекс едва не плачет:

— Я не знаю. Флора не сказала мне, потому что я отказался играть в ее дурацкую игру.

Воздух со свистом вырывается из меня, я никну тряпичной куклой. Все молчат.

Эд везет нас в полицейской машине в Нортмир. Нам может помочь только моя мать, много недель не проронившая ни слова. И она заговорит, чего бы нам это ни стоило.

Мэри

Через неделю о случившемся рассказали несколько газет и светских журналов, описав пышную свадьбу с побоями и изнасилованием. Благодаря недавно принятому закону об анонимности жертв преступлений на сексуальной почве я могла не опасаться, что в прессе всплывет мое имя. Никто никогда не узнает, кто подал в суд на Дэвида Карлайла, обвинив его в изнасиловании.

Через несколько месяцев, когда суд рассмотрел дело и вынес вердикт, моя история вновь попала на первые полосы. Фотография Дэвида, на лице которого удивление, неверие и раскаяние, появилась во всех газетах страны. В тот день его оправдали.

— Что вы чувствуете в связи с решением присяжных, мистер Карлайл? — Репортер сунул микрофон к губам Дэвида.

Я сидела одна в Нортмире и смотрела вечерние новости.

— Облегчение, — серьезно ответил Дэвид. — Я благодарен за то, что все закончилось и я могу жить дальше.

От тембра его голоса меня била дрожь — та самая дрожь ожидания, которую я ощущала, когда он входил в кафе или хватал меня за запястье и притягивал к себе. Страсть, привычный жар не исчезли. И Дэвид никуда не исчез.

— Вы верили, что вас признают невиновным по всем пунктам?

Пока у него брали интервью, я через заднюю дверь выскользнула из здания суда. Полицейский набросил мне на голову одеяло, чтобы пронырливый репортер не смог меня сфотографировать. Родители сразу увезли меня домой. Безвестность была мне гарантирована. Никто и никогда не узнает имя той, что кричала: «Насильник!» Что надрывалась: «Волк! Волк!» Меня обрекли на жизнь в молчании.

— Да, — просто ответил Дэвид. — Я верил, что присяжные признают меня невиновным.

Я смотрела, как он нервно, утрированно моргает, и вспоминала ту пытку, которой он меня подверг. Почему его выпустили? Почему я по-прежнему жертва, помеха, глупая девчонка, источник неприятностей, и только? Ведь он изнасиловал меня, а потом изрезал ножом.

Суд опроверг обвинения в изнасиловании. Адвокат защиты убедил присяжных в том, что я искала секса, что это я была хищником, облюбовавшим жертву. Я выставляла напоказ свое тело, я вполне сознательно употребляла наркотические вещества, чтобы получить больше удовольствия. И они поверили, что я сама этого хотела.

Что касается моего истерзанного языка, изрезанных ног, то присяжные рассудили, что свидетельств, доказывающих справедливость этого обвинения, нет, особенно в свете сомнительных заявлений об изнасиловании.