В осколках тумана - Хайес Саманта (2010)

Мне пришлось взять неделю за свой счет. Ладно, пусть это будет отпуск, говорю я им по телефону, как хотите. Но несколько дней я не смогу вести уроки. Объясняю, что отпуск нужен для ухода за мамой. Так и есть, но в последнее время столько всего свалилось, что при мысли о классе, переполненном шумными подростками, меня одолевает ужас.

— Меня подменит внештатный учитель, — говорю я маме, расчесывая ей волосы. — А что касается Бренны и Грэдина… — Я отчаянно надеюсь, что она отзовется. Попросит не отступать перед новым вызовом. — Наверное, им придется вернуться домой. — Я замолкаю, щетка замирает на середине длинных волос, но мама безучастно смотрит в зеркало, равнодушная к судьбе несчастных детей. — Это очень печально, — заключаю я.

Мне вовсе не хочется звонить в службу опеки и отдавать детей чиновникам. Я все еще надеюсь, что однажды утром мама проснется и примется готовить завтрак, звать коз, собирать простыни, сохнущие во дворе, и болтать как ни в чем не бывало. И я бы никогда не спросила, что случилось. Мы бы продолжили с того момента, на котором остановились.

Я понимаю, что нет никакого смысла говорить ей об этом.

— Так что, позвонить? Насчет Бренны и Грэдина?

Но и эта попытка безуспешна.

Представления Грэдина о реальности весьма размыты, а его сестра поразительно решительна и отважна. Мне будет не хватать их. Если бы они имели право голоса, то наверняка стали бы умолять не отсылать их. Несмотря на катастрофу, перевернувшую уклад Нортмира, здесь они чувствуют себя вольготно. Впрочем, им и бродяжничество было бы в радость по сравнению с жизнью в отчем доме. Мама успела мне рассказать их печальную историю.

Щетка в моей руке вновь замирает, потому что я осознаю, что забыла мамин голос.

— В конце концов их поселят в дешевой гостинице, рядом с домом родителей. Или отправят к другой опекунше. — Я разговариваю скорее с собой, чем с мамой.

Эти двое пережили немало, и новые потрясения вряд ли будут им на пользу. Нет, пускай живут в Нортмире, пока я смогу о них заботиться. В службе опеки не знают о том, что мама заболела, надо попросить Дэвида, чтобы он не распространялся об этом.

На моих губах появляется улыбка — невесомая, как седые мамины волосы.

— На прошлой неделе у меня было свидание с твоим врачом.

Я не сообщила ей эту новость в тот день, когда мы ездили в больницу, но теперь, после того как Дэвид пригласил меня на ужин к себе домой, я поделилась бы радостным известием даже с козами, выкажи они желание слушать.

Мама вдруг резко вдыхает воздух и приоткрывает рот.

— Ну же, говори, — подстегиваю я.

Она кашляет, и в глазах ее опять застывает безразличие. Мама смотрит куда-то через плечо. Тело ее обмякло, словно кашель забрал у нее все силы. Я опускаю голову. Как заставить ее говорить?

— Миссис Мэри Маршалл?

— Да, — отвечаю я за нее.

— Дата рождения?

— Двенадцатое февраля тысяча девятьсот сорок девятого года.

— Адрес?

— Ферма Нортмир, Бэк-лейн, Уизерли.

— Как зовут ее врача?

— Доктор Карлайл, — медленно отвечаю я, смакуя имя, — Дэвид.

Медсестра уводит маму. Ее провожают в комнату для переодевания, и я думаю о том, сумеет ли она когда-нибудь сама надеть больничный халат. Она оглядывается на меня за секунду до того, как медсестра задергивает занавеску. Мне следовало быть рядом, чтобы ей помочь.

— Джулия, до чего же я рад тебя видеть! — раздается сзади голос Дэвида.

Я оборачиваюсь, к щекам приливает краска. Я улыбаюсь, несмотря на тревогу за маму. Хоть бы ресницы накрасила.

— Что ты здесь делаешь? — Вопрос мой звучит так, словно я недовольна.

Приподнимаюсь на цыпочках, целую его в щеку. Я не собиралась этого делать, но на секунду мне становится легче. Да и ему, похоже, понравилось.

— Я же врач, Джулия. А это больница. — Он улыбается, и я изображаю беззаботность. — По понедельникам я принимаю больных.