В осколках тумана - Хайес Саманта (2010)

Его прищуренные глаза оценивали меня с уверенностью, необычной для столь молодого человека. Я знала, он меня хочет.

Не желая переводить разговор в более серьезное русло, я снова рассмеялась. Только так мне спастись. Над верхней губой выступили капельки пота. Жарко. И в комнате, и на улице.

— Ну, у тебя красивые глаза. — Это правда. Темные, таинственные, прячущиеся за небрежными прядями. — Ты умный. Мне нравятся умные мужчины. — Да, я с ним флиртовала. Я скрестила ноги, закинула одну на другую, подол яркой юбки переместился выше. — Всегда нравились, они такие…

— Сексуальные?

Дэвид опять улыбался, взрослая мрачность уступила место детской игривости. Меня волновали стремительные перепады его настроения. Я ощущала себя психологом, исследующим бездны его натуры.

— А мне нравятся женщины старше меня, — признался он. — Опыт — это здорово, правда?

Я вспомнила свою клятву и сжала ноги. Я уважала Дэвида и хотела, чтобы он уважал меня. Да, я старше, но не собираюсь воспользоваться ситуацией. Наши отношения основаны на другом. Для меня они намного глубже. Я хотела, чтобы это он стал моим наставником, хотела пропитаться жизнью, знакомой ему с рождения.

— По-твоему, в двадцать семь опыта достаточно?

— Вполне. — Он подался ко мне. Рубашка натянулась на плечах, рукава чуть задрались.

Дэвид бросил сигарету в пепельницу. Она продолжала тлеть, пока огонь не добрался до фильтра. Я следила за дымом, поднимавшимся к потолку.

— Поэтому ты мне нравишься.

И вдруг он опустился на колени, прижался губами к бедру, пальцы судорожно смяли кофточку.

Чашка выпала из моей руки, ударилась об пол, и тонкий фарфор разлетелся во все стороны. Я оттолкнула его руки.

— Нет, Дэвид!

Все произошло очень быстро. Я поддалась инстинкту самосохранения, но уже через миг испугалась, что нашей дружбе настал конец. Его ладонь все еще сжимала мою грудь, жаркая, сильная.

— Прости.

Дэвид отодвинулся, снова сел в кресло. Лицо у него горело, глаза сверкали. На секунду я вернулась в прошлое, в то время, когда мне было восемнадцать.

На самом деле неважно, где я. В настоящем или в прошлом. Дома или в больнице. Все едино. Сестра проводила меня в белую чистую комнатку, на улице пасмурно и сыплет мелкий дождь, но здесь я точно на краю неба, такое все светлое. Сижу и смотрю в стену, вдыхая дым, что наплывает из прошлого, слившегося с настоящим.

Загорелась только занавеска в душе. И если бы не запах и копоть на кафеле, никто бы и не догадался, что здесь что-то жгли. Но окно открывается всего на дюйм, и запах гари разойдется не раньше чем через несколько дней. Я хотела сжечь одежду, а не больницу.

Приехала Джулия с детьми. Я не могу посмотреть ей в глаза, поскольку знаю, что ее ждет. Тяжко наблюдать, как твоя дочь сползает в пропасть, а ты не можешь ее предостеречь. Я слушаю ее голос, высокий и чистый, в нем радость от встречи и затаенная грусть. Я молчу. Она что-то щебечет об одежде, о больничных халатах. На колени ко мне взбирается Флора, и обломки моего мира вздрагивают. Джулия выходит.

Привет, бабушка. Мне здесь не нравится.

Флора трясет головой, и ее кудряшки приплясывают у моей щеки. Ее волосы пахнут ванилью. Я бы хотела превратиться в нее. Я понимаю, почему она молчит.

Когда ты вернешься домой? Мило по тебе скучает.

Она ерзает, устраиваясь поудобнее, задумчиво наматывает пояс моего халата на палец.

Бабушка, ты больше не хочешь держать зверей? А может, ты заблудилась? Мама говорит, у тебя болит мозг. Я слышала, как она говорила с папой.

Детские ручки рубят воздух на обрывки слов, и я прекрасно ее понимаю. Рот наполняется слюной.