Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

– Я вовсе не собираюсь отвечать на твой вопрос! – воскликнула Ирма. – Как это унизительно! Разве тебе безразлично, что я хочу гордиться своей внешностью, что должна приходить к тебе прекрасной? Ты же мужчина. Ты разбиваешь мне сердце!

– У меня нет обыкновения жаловаться по пустякам, любовь моя, – ворчливо ответил Кличбор. – Как я уже сказал, я не в состоянии выносить, подобно юнцу, дурную погоду. Ты сама выбрала место нашего свидания. Вряд ли кто-нибудь смог бы выбрать худшее: тут и присесть-то не на что, кроме колючих кустов. Грядет ревматизм. Ноги мои промокли. И почему? Потому что моя нареченная, Ирма Прюнскваллор, дама, обладающая совершенно исключительными дарованиями, вот только направлены они куда-то не туда – вечно куда-то не туда, – та, у которой имелся в запасе весь день для выщипывания бровей, целого урожая длинных седых волос, кои она увязывает в снопы и так далее, – не способна сорганизоваться настолько, чтобы уложиться во время, – или она обзавелась по отношению к своему поклоннику тем, что мы могли бы назвать пренебрежением? Не назвать ли нам сие пренебрежением, моя дорогая?

– Никогда! – воскликнула Ирма. – О нет, мой милый, никогда! Только одно задержало меня за туалетом – я хотела, чтобы ты счел меня достойной себя. Ах, дорогой, ты должен простить меня. Ты должен меня простить.

Кличбор великолепными складками собрал вкруг себя мантию. Произнося свою тираду, он взирал в угрюмое небо, но теперь обратил, наконец, благородное лицо к Ирме. Окрестный пейзаж заволакивался дождем. Ближайшее дерево, отделенное от них двумя полями, выглядело размытым серым пятном.

– Ты просишь простить тебя, – сказал Кличбор. Он закрыл глаза. – И я прощаю, прощаю. Но помни, Ирма, пунктуальность – вот что порадует меня в жене. Возможно, тебе стоит поупражняться, чтобы, когда настанет время, мне не на что было жаловаться. Теперь же забудем об этом, ладно?

Он отвернулся, поскольку не успел еще научиться делать ей реприманды и не улыбаться при этом жалкой улыбкой радости. И потому, отвернувшись, он оскалился, показывая гнилые зубы далекой живой изгороди.

Ирма, приступая к прогулке, взяла его под руку.

– Дорогой мой, – сказала она.

– Любовь моя? – отозвался Кличбор.

– Теперь моя очередь жаловаться, верно?

– Теперь твоя, любовь моя! – Задрав львиную голову, он упоенно стряхнул с гривы капли дождя.

– Ведь ты не против, дорогой?

Кличбор возвел брови и прикрыл глаза.

– Не против, Ирма. Что ты хотела сказать?

– Я о твоей шее, бесценный мой.

– О шее? А что с ней такое?

– Она такая грязная, дорогой. Похоже, уже не одну неделю… тебе не кажется, дорогой?..

Кличбор замер. И оскалил в бессильном рычании зубы.

– О, смрадный ад, – пробормотал он. – О вонючий, о гнусный ад!

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Уже больше часа сидел господин Флэй у входа в свою пещеру. Воздух был бездыханен, три облачка целый день провисели в нежно-сером небе.

У него отросла длинная борода, волосы, некогда остригавшиеся короче короткого, теперь свисали до плеч. Кожа посмуглела под солнцем, невзгоды последних нескольких лет прибавили морщин на его лице.

Он обратился в часть леса, зрение его обострилось по-птичьи, слух соответственно утончился. Поступь стала бесшумной. Исчез даже треск коленных суставов. Быть может, летний зной выжег эту напасть – лохмотья Флэя обрели окончательное сходство с листвой, так что колени его были теперь почти целиком подставлены солнцу.