Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

Когда он достиг окна, половина запасенного им воздуха уже покинула легкие. Левой рукой он нащупал каменную подпорку. Киль третьей лодки находился над его головой, немного правее. На миг Стирпайк, подняв голову, замер, но затем оттолкнулся, пронизал, задев шершавый подоконник, нижнюю половину окна, резко свернул влево и заскользил вдоль стены. В шести футах над мраком, в котором он плыл, сверкающая вода плескала о стену под окном Графини.

Стирпайк, разумеется, помнил, что прямо над ним стоит одна из двух барок. Он плыл под деревянным чудовищем с мостками, ощетинившимися факелами, с тупорылым, набитым людьми носом.

Чего он не знал, всплывая, чтобы снова наполнить легкие – они почти уже разрывались – воздухом, так это того, имеется ли между бортом длинной барки и возносящейся над нею стеной, имеется ли там зазор, в который могла бы просунуться его голова.

Прежде он замковых барок не видел и не знал, встают ли их борта из воды отвесно или немного вздуваются в стороны. В последнем случае у него был шанс укрыться под изгибом борта, каковой, достигая самой стены, оставил бы длинный закрытый сверху канал, в котором он, пусть ненадолго, мог бы затаиться и отдышаться.

Всплывая, Стирпайк пытался нащупать стену. Пальцы его растопырились, готовые коснуться грубых камней, однако его ждало потрясение, ибо коснулись они не камня, но спутанной, волокнистой, жесткой подводной попоны буйно разросшегося стенного плюща, покрывавшего столь изрядную часть замковых стен. Стирпайк позабыл, что, проскальзывая в краденом челноке в роковую затопленную комнату, видел длинные усики плюща, забыл, что лик замка был не только изъязвленным, покрытым оспинами глазниц, в которых когда-то сверкали стеклянные очи, но и застланным уходящей вверх пеленой черных растений.

Цепляясь за подводные ветви, Стирпайк поднимался, и вот голова его ударила в корпус барки, выпиравший, прижимаясь к стене.

И тогда он понял, что смерть близка к нему как никогда. Ближе, чем в те минуты, когда за него цеплялись горящие руки мертвого Баркентина. Ближе, чем в часы, когда он взбирался по стене на заветный чердак Фуксии. Ибо воздуха в его легких осталось всего на несколько мучительных секунд. Путь загражден. Борт барки выступал, смыкаясь со стеной под поверхностью воды и не позволяя продвинуться дальше. Никакого воздушного кармана тут не было. Только сплошная вода. Но даже при том, что в виски его бил огромный молот отчаяния, Стирпайк цеплялся за плющ. Тянуть самого себя вверх, хватаясь за его внешние плети, означало бы в конечном итоге попасть на длинную, узкую, залитую водой кровлю. Но насколько глубок он, этот погруженный в полночную влагу запутанный лабиринт – лабиринт бесконечных листьев, волосистых пальцев и рук?

Стирпайк сражался, напрягая все, какие у него оставались, силы. Сражался с плющом. Раздирал преграждавшую путь пелену листвы. Втаскивал себя вовнутрь плюща. Рвал связки, ломал мелкие, раскисшие кости, раздвигал ребра и, хоть те норовили восстановить древние свои изгибы, пролезал между ними. И пока он тащился, цепляясь, вверх, некий голос внутри него и далеко-далеко повторял: «Ты еще не достиг стены… ты еще не достиг стены…»

Впрочем, он еще не достиг и воздуха, – и наконец в миг, когда Стирпайк лишился способности удерживать дыхание, он сделал первый, неизбежный глоток воды.

Мир почернел, однако руки и ноги Стирпайка, повинуясь чему-то вроде рефлекса, еще продолжали секунду-другую волочь его дальше, покамест он, откинув назад голову, не лишился чувств, и тело его не замерло, подпираемое переплетающимися ветвями.