– Все это как сон, господин Флэй. Пещера. Ты. Огонь. Это все настоящее?

– Угу.

– Мне нравится, – сказал Титус. – Но, по-моему, я боюсь.

– Не положено, светлость – вам быть здесь – в моей южной пещере.

– А у тебя и другие есть?

– Да, две – на западе.

– Я приду посмотреть на них – если смогу как-нибудь удрать, а, господин Флэй?

– Не положено, светлость.

– Подумаешь, – сказал Титус. – Что еще у тебя есть?

– Хибарка.

– Где?

– В лесу Горменгаст – на речном берегу – лосось – иногда.

Титус поднялся, подошел к огню и сел, скрестив ноги. Пламя осветило его мальчишеское лицо.

– Знаешь, мне немного боязно, – сказал он. – Я никогда еще не ночевал вне замка. Меня, наверное, ищут… я думаю.

– А. сказал Флэй. – Не сомневаюсь.

– Тебе бывало когда-нибудь боязно? Совсем ведь один здесь.

– Мне не боязно, мальчик, – меня прогнали.

– Что это значит – прогнали?

Флэй пошевелился на своем каменном выступе, подтянул высокие, костлявые плечи к ушам – совсем как стервятник. У него словно бы защекотало в горле. Он перевел маленькие, запавшие глаза на юного Графа, сидевшего у огня, подняв к Флэю лицо с озадаченно наморщенным лбом. В конце концов, Флэй опустился, как некий механизм, на пол, – пока он сгибал и затем распрямлял ноги, коленные сочленения его потрескивали мушкетными выстрелами.

– Прогнали? – наконец повторил он, удивительно низким, севшим голосом. – Отослали, вот что значит. Лишили, светлость, лишили служения, священного служения. Пришлось вырвать себе сердце, вырвать, со всеми длинными корнями, светлость, – вот что значит «прогнали». Значит – вот эта пещера и пустота там, где я нужен. Нужен, – горячо повторил он. – Кто там теперь доглядывает?

– Доглядывает?

– Откуда мне знать? Откуда мне знать? – продолжал Флэй, пропуская вопрос Титуса мимо ушей. Годы молчания нашли, наконец, выход. – Откуда мне знать, какая дьявольщина там творится? Все ли хорошо, светлость? В замке все хорошо?

– Не знаю, – сказал Титус. – Вроде бы, да.

– Откуда ж вам знать, откуда знать, мальчик, – пробормотал Флэй. – Рано еще.

– А правда, что это мама тебя отослала? – спросил Титус.

– Угу. Графиня Гроанская. Она и прогнала. Как она, моя светлость?

– Не знаю, – сказал Титус. – Я ее вижу не часто.

– А… – сказал Флэй. – Превосходная, гордая женщина, мальчик. Понимает, что такое зло и величие. Следуйте ее примеру, мальчик, и в Горменгасте все будет хорошо; и вы исполните ваш древний долг, как исполнял ваш отец.

– Но я хочу свободы, господин Флэй. Не нужен мне никакой долг.

Господин Флэй резко наклонился вперед. Голова его поникла. В глубоких тенях глазниц загорелись глаза. Рука, на которую он опирался, задрожала.

– Нечестивые это слова, мой господин, нечестивые, – после долгого молчания произнес он. – Вы Гроан по крови – и последний в роду. Не должно вам подводить Камни. Нет, хоть и покрыла их крапива с крестовником, мой господин, – вы не должны их подвести.

Титус, удивленный взрывом красноречия в человеке столь неразговорчивом, уставился на Флэя; но скоро мальчику пришлось потупиться – уж слишком он устал.

Флэй поднялся на ноги – и пока он поднимался, сквозь щель, светившуюся в сплошной наружной тьме, точно ее отлили из золота, в пещеру впрыгнул заяц. На миг он замер, стоя столбиком и разглядывая Титуса, потом вскочил на замшелую полку, с которой свисал папоротник, и лег, недвижный, как изваяние, уложив, будто пару ножен, уши вдоль спины.

Флэй поднял Титуса и перенес на папоротниковое ложе. Но что-то вдруг совершилось в сознании мальчика. Не успела голова его коснуться папоротника, как он рывком сел, не открыв глаз, сомкнутых в глубоком, как показалось на миг Флэю, сне.

– Господин Флэй, – со страстной настойчивостью прошептал он. – Ах, господин Флэй.

Лесной человек немедля опустился на колени.