Император - Георг Эберс (1881)

– Моя жена? Да, она прекраснейшая из всех женщин. Жена – это серьезный, почетный титул и не имеет ничего общего с радостями жизни! Как мог бы я произносить твое имя в одно время с именами тех малюток, которые помогают мне коротать часы досуга?

Домиция Луцилла привыкла уже к подобным словам, однако и на этот раз они огорчили ее. Но она скрыла свою печаль и, скрестив руки, сказала с решительностью и достоинством:

– Так разъезжай по жизненному пути с твоим Овидием и с твоими купидонами, но не пытайся повергать невинность под колеса твоей колесницы.

– Ты говоришь о Бальбилле? – спросил претор и громко рассмеялся. – Она умеет защищать себя сама, и у нее слишком много ума, чтобы позволить Эроту поймать ее. Сынку Венеры нечего делать у таких добрых приятелей, как мы с Бальбиллой.

– Могу я поверить тебе?

– Ручаюсь тебе в том, что я ничего от нее не желаю, кроме ласкового слова! – вскричал он и чистосердечно протянул жене руку.

Луцилла только слегка прикоснулась к ней кончиками пальцев и сказала:

– Отошли меня назад, в Рим. Я невыразимо тоскую по детям, в особенности по нашему мальчику.

– Нельзя, – серьезно возразил Вер. – Теперь нельзя, но через несколько недель, надеюсь, это будет возможно.

– Почему не раньше?

– Не спрашивай меня.

– Мать имеет право знать, почему ее разлучают с сыном, лежащим в колыбели.

– Эта колыбель стоит теперь в доме твоей матери, которая неусыпно заботится о наших малютках. Имей еще немного терпения, так как то, чего я домогаюсь для тебя, для себя самого и главным образом для нашего сына, так велико, так громадно и трудно достижимо, что из-за этого стоит перенести целые годы тоскливого ожидания.

Последние слова Вер проговорил тихо, но с достоинством, которое было ему свойственно только в решительные мгновения; а жена его, еще прежде чем он окончил свою речь, схватила обеими руками его правую руку и спросила тихим, испуганным голосом:

– Ты стремишься к багрянице?

Он утвердительно кивнул головой.

– Так поэтому-то… – пробормотала она.

– Что?

– Сабина и ты…

– Не только поэтому. Она жестка и резка по отношению к другим, но мне она еще с детских лет оказывала самое доброе расположение.

– Она ненавидит меня.

– Терпение, Луцилла, терпение! Настанет день, когда дочь Нигрина станет супругой цезаря, а бывшая императрица… Но я не скажу этого. Ты ведь знаешь, чем я обязан Сабине и что я искренно желаю долгой жизни императору.

– А усыновление?

– Тише! Он думает о нем, а его супруга желает этого.

– Скоро оно может состояться?

– Кто в настоящую минуту может знать, что император решит через час?.. Но, может быть, решение последует тридцатого декабря.

– В день твоего рождения?

– Он спрашивал меня об этом дне и, наверное, будет составлять мой гороскоп в ночь моего рождения.

– Значит, звезды решат нашу участь?

– Не одни звезды. Нужно еще, чтобы Адриан пожелал истолковать их в мою пользу.

– Чем я могу помочь тебе?

– Будь всегда сама собой при разговоре с императором.

– Благодарю тебя за эти слова и уже больше не прошу, чтобы ты разрешил мне уехать. Если бы быть женою Вера значило еще нечто другое, кроме почетного звания, я не искала бы нового сана – супруги цезаря.

– Я не поеду сегодня в город и останусь с тобой. Довольна ли ты?

– Да, да! – вскричала она и подняла руку, чтобы обвить ею шею мужа, но он отстранил ее и прошептал:

– Оставь это, пастушеская идиллия неуместна при охоте за багряницей.

VIII