Император - Георг Эберс (1881)

Мы приедем в простой одежде и будем спать на Лохиаде. Ты знаешь, что я не раз ночевал на твердой земле и, в случае необходимости, сплю на рогожке так же охотно, как на тюфяке. Моя подушка сопровождает меня. Это моя большая молосская собака, которую ты знаешь. Комнатка, где я могу без помехи делать заметки относительно наступающего года, конечно, найдется. Прошу тебя тщательно хранить мою тайну. Никто, ни мужчина, ни женщина, – прошу тебя со всею настоятельностью друга и императора, – не должен услыхать даже намека о моем прибытии. Пусть ни малейшие приготовления не выдадут, кого ты принимаешь. Своему любезному Титиану я не смею ничего приказывать, но еще раз прошу тебя принять к сердцу исполнение моего желания. Как я рад, что увижу тебя вновь, и какое удовольствие доставит мне суматоха, которую я надеюсь найти на Лохиаде. Художникам, которыми теперь, наверное, кишмя кишит старый дворец, ты представишь меня под именем архитектора Клавдия Венатора из Рима, приехавшего с целью помогать Понтию своими советами. Этого Понтия, который выполнил для Ирода Аттика[60] такие прекрасные постройки, я встречал в доме сего богатого софиста, и он, наверное, узнает меня. Поэтому сообщи ему о моих намерениях. Он человек серьезный, надежный, не болтун и не ветрогон, способный забыть даже самого себя. Итак, посвяти его в тайну, но только тогда, когда мой корабль будет уже виден. Желаю тебе благополучия».

– Ну, что скажешь ты на это? – спросил Титиан, принимая письмо из рук жены. – Не правда ли, это более чем досадно? Наша работа шла так превосходно.

– Но, – рассудительно и с умной улыбкой возразила Юлия, – может быть, вы все-таки не были бы готовы. При настоящем же положении вещей вы вовсе и не должны быть готовы, а между тем Адриан увидит доброе желание с вашей стороны. Я радуюсь этому письму: оно снимает тяжелую ответственность с твоих плеч, и без того уже слишком обремененных.

– Ты всегда видишь вещи в надлежащем свете! – вскричал префект. – Хорошо, что я заехал к тебе, потому что теперь я буду ждать императора с более легким сердцем. Дай мне спрятать письмо, и будь здорова. Расстаюсь с тобой на много часов, а со своим спокойствием на много дней.

Титиан протянул руку жене. Юлия удержала ее в своей и проговорила:

– Прежде чем ты уйдешь, я должна признаться тебе, что очень горжусь.

– Ты имеешь на это право.

– Ты ни одним словом не просил меня хранить тайну.

– Потому что ты уже выдержала все испытания. Но, конечно, ты женщина, и притом очень красивая.

– Старая бабушка с седеющими волосами!

– И все-таки еще статнее и привлекательнее тысячи молодых красавиц.

– Ты хочешь заставить меня на старости лет сменить гордость на тщеславие.

– Нет, нет! Но когда разговор наш коснулся этого, я взглянул на тебя испытующим взором и подумал о вздохах Сабины по поводу того, что у прекрасной Юлии плохой вид. Найдется ли на свете женщина твоих лет с такой осанкой, с таким гладким лицом, с таким чистым челом, с такими глубокими и добрыми глазами, с такими дивно изваянными руками…

– Замолчи же! – вскричала Юлия. – Ты заставляешь меня краснеть.

– Как же мне не радоваться, что моя жена, старая бабушка да к тому же римлянка, так легко краснеет? Ты не такова, как другие жены,

– Потому что ты не таков, как другие мужья.

– Ты мне льстишь! С тех пор как все дети уехали, мы как будто начинаем свою супружескую жизнь с самого начала.

– В доме не стало яблок раздора.

– Да, из-за самого дорогого чаще всего выходишь из себя. Но теперь, еще раз прощай!

Титиан поцеловал жену в лоб и поспешил к двери, но Юлия позвала его назад и сказала:

– Все-таки следовало бы сделать кое-что для императора. Я каждый день посылаю архитектору кушанья на Лохиаду. Сегодня будет послан запас втрое больше обыкновенного.

– Превосходно.

– До счастливого свидания!

– Если боги и император позволят.