Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Ее естественное очарование! – с трудом выговорила миссис Герет.

– У нее бездна очарования, все так считают, и что-то в этом есть. Ее очарование, как и прежде, дало себя знать. Тут незачем подозревать что-то чудовищное. Ее возродившаяся жизнерадостность, ее красота и впечатлительность и благородство Оуэна – в сочетании этого внятный ответ на злополучный вопрос. На его небосклоне взошла прекрасная яркая звезда!

– И затмила собой его прекрасное яркое чувство к другой. Ваше объяснение было бы, слов нет, безупречно, если бы не одна малость – он любит вас.

Фледа немного помолчала.

– Откуда вы знаете, что он любит меня?

– Знаю. Знаю то, что миссис Бригсток сама мне сказала.

– Вы же никогда и ни в одном деле не давали веры ее словам.

– Почему бы не начать с ваших слов? – осведомилась миссис Герет. – Разве я не слышала из ваших собственных уст, что он неравнодушен к вам?

Фледа побледнела, но посмотрела своей приятельнице в лицо и улыбнулась:

– Вы путаете, миссис Герет, мешаете одно с другим. Из моих собственных уст вы слышали только, что я неравнодушна к нему!

День или два спустя миссис Герет, без сомнения с едким намеком на эту реплику (которая в тот момент повергла ее в странную бесплодную задумчивость), сказала Фледе:

– Пожалуйста, не думайте, будто меня хоть сколько-то заденет, если мне доведется увидеть, что он пожаловал сюда снова искать примирения с вами.

– Он не пожалует, – ответила Фледа. Потом добавила, улыбаясь: – Но если он продемонстрирует такой дурной вкус, вряд ли будет хорошо, если вы не выразите ему вашего недовольства.

– Я говорю не о недовольстве, я говорю о чувстве совершенно противоположном.

– Противоположном?

– Об удовольствии, если угодно, которое испытываешь при виде подобного действа. Мне оно никакого удовольствия не доставит. Лично вы можете принимать это, как вам угодно; но какой от него теперь может быть прок?

– Мне, вы имеете в виду? – с недоумением спросила Фледа.

– Нет, черт вас возьми! Тому, о чем мы, как вы знаете, по вашей же просьбе никогда не говорим.

– Вашим раритетам? – Фледа снова задумалась. – Тут не будет никакого прока ничему и никому. Но это уже другой вопрос, и я, право, не хотела бы его обсуждать, – добавила она мягко.

Миссис Герет пожала плечами:

– Оуэн, разумеется, того не стоит!

Однако что-то в такой манере побудило ее собеседницу – без видимой последовательности – заговорить снова:

– Я отчасти потому и вернулась к вам – чтобы как можно меньше было боли.

– Боли? – Миссис Герет уставила на нее сумрачный взгляд. – Какую еще боль я могу чувствовать?

– Я хотела сказать – мне.

– О, вот как. – Миссис Герет с минуту молчала. – Вы иногда очень странно выражаете ваши мысли. Что ж, еще немного я протяну. Но вечно жить не буду.

– О, вы будете жить долго, так долго, чтобы…

Фледа вдруг замялась. И миссис Герет с холодной улыбкой, предостерегающей от неуместной гиперболы, подхватила:

– Так долго, чтобы… ну-ну?

Какое-то мгновение Фледа сосредоточенно думала, но все-таки вышла из положения, приняв в качестве необходимой поправки тот же тон:

– Чтобы исключить опасность нелепых положений.