Анатомия Комплексов - Витич Райдо

Алена тяжело вздохнула и вышла из комнаты: хватит ей с истуканом разговаривать.

Девушка пошла в детскую.

Эту комнату охраняли сильней Форт-Нокс, а детей лучше, чем президентов на Земле. Сенсорные стойки у входа просветили ее насквозь, идентифицировали и, наконец, впустили.

На двух сказочных кроватках, в виде распустившихся цветочных бутонов, мирно посапывало два чуда, национальное, флэтонское достояние, сокровище династии Лоан, гордость и счастье Рэйсли, предметы его пристального внимания и обожания, маленькие, непоседливые проказники. Жаль только, назвали их, ее не просясь. Постановил Лоан самолично — быть сыну Рэйнгольфом, а дочери Эйфия — все, носить деточкам признак самодурства папашиного до самой смерти. Лучше б Гаврюша да Марфуша назвал, Алена б это проще перенесла, спокойнее.

Ничего, приспособилась, сына Рэнни зовет, а дочь Эя, а когда папочка не слышит — просто Фея, а что? Очень похожа, и для языка не так обременительно.

Мальчик спал, широко раскинув руки и чуть приоткрыв рот, длинные ресницы подрагивали, лицо сосредоточенное, немного хмурое.

Рэнгольф — русоволосый, синеглазый, смышленый и верткий мальчишка, такой же вредный и упрямый, как отец. Замкнутый, странный, из тех, про кого говорят — сам себе на уме. Подойдет к матери, обнимет ручонками, вперит синие огромные глазища, не по-детски серьезные и внимательные, и будет пристально следить за ней, пока та его гладит, потом резко сорвется и забудет, что она здесь.

Алена не знала, как себя с ним вести, терялась.

Эйфия другая, более живая, смешливая, озорная, непоседливая. Везде ей свой нос сунуть надо, все узнать: то колье материно на вкус попробовать, то разломать построенный братиком замок, чтоб узнать, что ж там внутри, а потом еще и Рэйнгольфа кубиком по голове брякнуть, чтоб не возмущался. Ее если и приласкаешь, то лишь, когда спит, в другое время недосуг девочке на материнские нежности время тратить, посидеть спокойно рядом или на коленях. Только обнимешь, прижмешь, увернется проказница, надует губки, лукавые голубые глазки сощурит и зальется смехом, убегая.

Она даже спала беспокойно: ворочалась, брыкалась, вскидывала ручки, морщилась и смеялась. От нее исходил чудный аромат, напоминающий Ворковской дом — девочка пахла мандаринами, хвоей и морозной свежестью, словно в новый год в сосновом бору разом очистили ящик цитрусов.

Алена улыбнулась, склоняясь над спящей дочерью, протянула ладонь, чтоб погладить, убрать непослушные, точь в точь, как у отца, трехцветные локоны, упавшие на щеку, и вздрогнула. Прямо перед ней выросла степцерка, уставилась рысьими черными глазами, не мигая, настороженная, натянутая, как струна, того и гляди, зубами в ладонь вцепится.

— Фу! — брякнула Алена, и та, презрительно скривившись, нехотя отошла, но взгляд так и не отвела. «Церберы!» — качнула головой девушка. Странные, страшные, не женщины, а меч самурая. Худые, высокие, плоские и словно резиновые — не поймешь, где локти, где колени. Взгляды, что бритва, кошачья грация, реакция под стать Лоан и силы не меньше.

Нагнал их сюда Рэй, детям в услужение, целый батальон. Ух, как Алена их не любила, но с мужем не поспоришь. Он и полемики не устраивал, не объяснял, поставил пред фактом и хоть ногами топай от злости — бесполезно.

Спасибо, Серега пояснил: степцерки — лучшие охранники, опасность за версту чуют, спят, как флэтонцы, по два часа, сильны, быстры и злобны, как ягуары, зорки, как орлы, преданны, как не каждая собака, а детей любят больше жизни и раз присягнув в верности, беречь будут, пуще глаз своих, и умрут, если надо, безропотно, до последней капли своей оранжевой крови, защищая подопечных.

И возник у Алены по этому поводу один вопрос: от кого же им детей с таким рвением защищать? Где те злобные вороги, с головой раздружившиеся настолько, чтоб на наследников грозного сегюр покушаться?

И вообще, мог бы и с женой насчет охраны посоветоваться….