Источник - Джеймс А. Миченер (1965, 1993)

Именно Тимна показала хабиру дорогу в Акко, куда Йоктан и повел караван своих ослов в торговую экспедицию, ибо слово «хабиру» означало «погонщик ослов» или человека, на котором «лежит пыль дорог». А когда караван вернулся, нагруженный товарами из порта, Йоктан послал своих сыновей в оливковую рощу, а сам, миновав ворота, пошел посоветоваться со жрецами. «В Акко я увидел, что можно развернуть широкую торговлю. Я хотел бы перебраться за ваши стены, и я возьму с собой жену Урбаала, потому что теперь она моя жена». И жрецы согласились. Когда Тимна, скрывая волнение, прошла мимо дома, в котором некогда царило веселье, смолкшее ее стараниями, она вспомнила день, когда впервые переступила его порог женой Урбаала. Разломав на каменной приступке спелый гранат, Амалек вскричал: «Пусть у вас будет столько сыновей, сколько тут зерен!» А теперь Йоктан привел ее к убогой хижине у восточной стены, которую ему выделили жрецы, но вскоре Тимна преобразовала его во вполне достойное место с алтарем единого бога и утешилась, когда родившийся сын получил имя Урбаал, то есть линия его отца будет продолжена. Но ее радость была отравлена, когда в их скромный дом пришли жрецы и сказали одной из девушек-рабынь Йоктана:

– Твой ребенок – это первенец Йоктана, и запястья его мы отметим красным.

Охваченная гневом из-за обездоленной девушки-рабыни, Тимна как-то легче восприняла собственные беды, которые, угнездившись в сердце, грызли его, как крысы точат зерно. Она куда больше жалела эту бедную девушку, чем саму себя, потому что той еще предстояло увидеть ту невообразимую жестокость, с которой ее ребенка принесут в жертву. Покинув жилище, в котором оставался ребенок с красными метками на ручках, Тимна, полная печали, побрела по улицам. Она прошла мимо дома Амалека, где когда-то ночью стояла на страже, мимо своего бывшего дома, в котором теперь царила злобная Матред, миновала менгиры (теперь они никогда больше не будут иметь власти над ней) и двинулась вниз вдоль восточной стены, пока не добралась до потайного места, где лежали захороненные ею четыре Астарты вместе со своими смешными фаллическими камнями. Она стала топтать ногами то место, где находились их головы, крича:

– Вы спите здесь, и в вас нет жизни. Вы все губите! Жизнь рождается из утробы девушки-рабыни!

Она плакала по Урбаалу, по рабыне и по отмеченному пурпурной краской ребенку, который лежал в колыбельке. Чувствуя, как глубоко унижен ее дух, она прислонилась к стене и стала первой жительницей Макора, молившейся о себе, не видя перед собой ни алтаря, ни жреца. Она молилась тому бесформенному богу, который для хабиру заполнял всю вселенную.

Утром, когда гул барабанов призывал всех к месту жертвоприношения, Йоктан был изумлен мощью этих новых богов. Его поразил огненный Молох, божество невообразимой власти, и, когда его ребенок взлетел в воздух и скатился по каменным рукам, он испытал нечто вроде религиозного благоговения, которого раньше не испытывал. После окончания торжественной части ритуала зазвучала музыка и песни, и Йоктан предположил, что его ждет нечто потрясающее.

Оставив Тимну и девушку-рабыню скорбеть у алтаря огненного бога, он протолкался в первые ряды толпы и тут впервые увидел, как из дверей храма появилась высокая жрица Либама, живое божество. Она двигалась со сверхчеловеческой грациозностью. В своих развевающихся одеждах она была для него более желанна, чем любая женщина, которых он встречал в пустыне, и, когда жрец закончил раздевать ее и она предстала совершенно нагой, Йоктан задохнулся от наслаждения, силы которого не мог себе даже представить.