Источник - Джеймс А. Миченер (1965, 1993)

Но теперь здесь была миссис Бар-Эль. Она работала с ним бок о бок, носила шорты, смотрела на него сияющими глазами и дарила белозубой улыбкой. Ведя раскопки на другой стороне холма или засыпая в соседней палатке, он постоянно думал о ней. Его отношение к ней имело две особенности, которые, впрочем, не касались лично ее: размышляя о браке, Куллинейн вспоминал, как часто мужчины его возраста попадали в дурацкое положение, и поклялся никогда не связываться с женщинами моложе его более чем на двенадцать лет, а Веред моложе его всего на семь лет, к тому же она была миниатюрной, а его всегда привлекали женщины невысокого роста. То, что она археолог, не могло ничего ни убавить, ни прибавить к ее обаянию, а тот факт, что она еврейка, а он католик, Джон вообще отбрасывал как несущественный. Он неизменно посмеивался, вспоминая анекдот, популярный в бытность его службы на флоте во время Корейской войны. Солдат звонит своей матери-ирландке в Бостон и говорит: «Мама! Это Ксавьер из Кореи. Хочу предупредить тебя, что женюсь на корейской девушке». К его удивлению, мать не возражает. Более того, она довольна. «Привози девушку домой, Ксав. Вы можете жить у нас». – «Но где мы разместимся в вашем доме, мама, он же такой маленький». – «Вы сможете разместиться в моей комнате, Ксав, потому что в ту минуту, когда эта корейская сука переступит порог дома, я перережу себе горло». Джон Куллинейн припомнил, что больше половины его друзей выбрали себе в спутницы женщин, которые не устраивали их родителей: католики женились на баптистках, евреи – на армянках, да и Ксавьер со своей корейской женой, – и решил больше не ломать себе голову над этой проблемой.

Его нынешние либеральные взгляды на этот вопрос резко изменились со времен юности в Гэри, штат Индиана. Он рос в окружении соседей-католиков, любимым спортом которых было бродить днем в поисках еврейских школьников. Они с приятелями, вооружившись камнями, прятались за заборами и ждали появления какого-нибудь случайного еврея, который украдкой пробирался к дому. С воплями они налетали на него, жестоко тузили и орали:

– Эй, еврей! Эй, еврей!

Гоя ты распни скорей!

И как-то инспектор по делам несовершеннолетних явился в дом Куллинейнов с предупреждением:

– Майк, твой парень должен прекратить драки с ребятами Гинсберга.

– Хорошенькое дело! – вскипел отец. – Страж порядка тратит время на такую ерунду!

– Майк, с этим надо кончать. Евреи жалуются мэру.

– На что? Ведь это они распяли Христа, да?

Почему они с друзьями так поступали? В прошедшие годы Куллинейн нередко задавал себе этот вопрос и без труда находил ответ. Каждый раз в преддверии Пасхи священник их прихода произносил ряд проповедей, вспоминая распятие Спасителя, и, когда он говорил о мучениях Господа нашего, в его страстной речи чувствовался сильный ирландский акцент. Юный Джон и его друзья с растущим гневом слушали повествование, как евреи предали Иисуса, как надели Ему на лоб терновый венец, распяли на кресте, проткнули копьем бок, издевались над Его страданиями, а потом торговались из-за Его одежды. Мальчик с трудом выносил эти душераздирающие рассказы и был вне себя от ярости, что в наши дни потомки этих евреев кишат на улицах Гэри.

Только попав в колледж, Куллинейн узнал, что не евреи обрекли Иисуса на такие страдания. Это были римские солдаты. Он также узнал, что теперь никто из отцов Католической церкви не придерживается таких взглядов, которые проповедовал их приходской священник, но это уже не имело значения. Он самостоятельно дошел до понимания, что инстинктивная ненависть к евреям совершенно бессмысленна, а в поддержку рациональной неприязни нельзя привести никаких доказательств. С ним произошли такие кардинальные изменения, что ныне он был готов даже жениться на еврейке.