Источник - Джеймс А. Миченер (1965, 1993)

Но когда сюда из прибрежных северных городов явился бог Молох, возникла новая проблема. Горожане были готовы принять нового бога – частично потому, что суровость его требований как бы доказывала его силу, а частично потому, что к своим богам они относились с легким презрением: ведь они от них ничего не требовали. Жестокие обряды Молоха не подавили город, тот сам принял их, поскольку они отвечали назревшей необходимости, и чем более требовательным становился бог, тем больше жители уважали его. После разрушения города никакие правила, по которым еще недавно жил Макор, не были столь убедительными, как слова жрецов: «Вы согласны отдавать своих сыновей Молоху, а взамен он дарует вам защиту». Не вызвал возражений и рост аппетитов Молоха. Если раньше его устраивала голубиная кровь и сжигание трупов баранов, то с каждым новым требованием он становился все могущественнее, и это все больше радовало людей, которые были в его тиранической власти. Никто не мог предугадать, какие новые жертвы он потребует, и менее всего сами жрецы. Новые требования божества рождались не под давлением жрецов: народ сам требовал новых обрядов, без размышлений принимая любых богов, которых только мог себе представить.

Более того, культ человеческих жертвоприношений не нес в себе ничего отвратительного и не способствовал ожесточению общества: в любом случае с жизнью приходилось расстаться, а тут она шла на пользу обществу, спасая его от множества насильственных смертей, так что подобные обряды не развращали людей. На деле в облике отца, ради спасения сообщества приносившего в жертву своего первенца, было нечто высокое и торжественное, и спустя много лет, когда недалеко от Макора родилась одна из величайших мировых религий, в ее основу легла духовная идеализация такого жертвоприношения, как главного кульминационного акта веры. Макор боялся не смерти, а жизни.

А вот что касается Астарты, все было по-другому. Начать хотя бы с того, что как божество она была куда старше свирепого Молоха и, может, даже самого Эля. Едва только первый земледелец догадался бросить в землю зерно, он оказался рабски зависим от плодородия земли. Без помощи какого-нибудь божества, властвующего над земными плодами, он был бессилен. Как бы он ни старался обеспечить свое процветание, выбор был за богом. И стоило лишь чуть-чуть поразмыслить, как не оставалось никаких сомнений, что божество плодородия носит женский облик. Даже в самом грубом и примитивном изображении женских форм читался символ плодородия: ступни ее росли из земли, между ног таилось вместилище семени, округлый живот напоминал о том, что растет и зреет в темноте под землей, ее груди были дождем, что питает поля, сияющая улыбка – солнцем, которое согревает мир, а вьющиеся волосы – прохладным ветерком, спасающим от засухи. Едва только человек серьезно взялся за обработку земли, поклонение такой богине стало неизбежным. По сути своей, оно формировалось как мягкая и добрая религия, в основе которой лежал приобретаемый опыт и мистерия секса. Концепция мужчины и богини, которые трудятся рука об руку, чтобы увеличить население земли и прокормить его, – одно из самых серьезных философских открытий. В нем есть и благородство, и глубина. Мало какие религиозные воззрения заслуживают таких слов.