Берсеркер - Фред Томас Саберхаген (1992)

В паре ярдов от него, среди балок, мерцали блики на каком-то сферическом предмете, вызвавшем у Доброжила раздражение своим несоответствием представлениям о благопристойности и необходимости в технике. Приглядевшись, он понял, что это шлем скафандра.

Недвижное тело едва держалось в перекрестье сходящихся под углом холодных стальных балок, но здесь отсутствовали внешние силы, которые могли бы стронуть его с места.

Промороженный великим холодом скафандр захрустел, когда Доброжил схватил его, чтобы развернуть к себе. Сквозь стекло забрала на Доброжила смотрели невидящие голубые глаза человека с аккуратной бородкой.

– А-а-а, да, – вздохнул Доброжил в собственном шлеме. Тысячи раз видел он изображение этого лица.

Его отец нес что-то тяжелое, аккуратно привязанное к древнему скафандру. Отец дошел до этого места, и тут старый, прохудившийся скафандр сдал.

Отец тоже пришел сюда, следуя единственным логичным путем – узкой тропой великого повреждения, чтобы добраться до стратегического ядра незамеченным. Отец задохнулся, умер и замерз здесь, пытаясь донести до стратегического ядра предмет, который не может быть ничем иным, кроме бомбы.

Будто со стороны услышал Доброжил собственные причитания – бессмысленные, бессловесные, взор ему застлали слезы. Окоченевшими пальцами он отвязал бомбу, приняв ее у отца…

Хемфилл был настолько измучен, что лишь тяжело дышал, пока ремонтный робот тащил его от лифта к тюремной камере по заполненному воздухом коридору. И когда тот вдруг замер, выронив пленника, Хемфиллу пришлось недвижно лежать пару долгих секунд, прежде чем он снова нашел в себе силы для нападения. Автомат куда-то запрятал его пистолет, и Хемфилл принялся молотить робота бронированными кулаками, а тот даже не пытался сопротивляться. Вскоре Хемфиллу удалось повалить его. Усевшись на железного противника, Хемфилл снова принялся охаживать его кулаками, изрыгая проклятия и глотая воздух всхлипывающими от удушья легкими.

Лишь минуту спустя сотрясение взрыва, побежавшее от сосредоточенного хаоса распыленного сердца берсеркера по металлическим балкам и обшивке, домчалось до этого коридора, но оказалось слишком слабым, чтобы его ощутил хоть кто-нибудь.

Совершенно изнуренная Мария сидела там, где выпустил ее стальной тюремщик, устремив взор на Хемфилла, по-своему любя его и жалея.

Прекратив бессмысленное избиение машины, он хрипло проговорил:

– Это подвох, новый чертов подвох!

Здесь сотрясение было чересчур слабым, чтобы его можно было почувствовать, но Мария в ответ покачала головой:

– Нет, вряд ли.

Видя, что лифт еще работоспособен, она устремила взгляд на его двери.

Хемфилл отправился искать среди обездвиженных машин оружие и пищу. Вернулся в ярости. Видимо, на корабле имелась система самоликвидации, уничтожившая театр и звездные карты. Так что можно бросать его и лететь прочь на катере.

Мария не обращала на него внимания, устремив взгляд на так и не распахнувшиеся двери лифта. И вскоре тихонько заплакала.

Ужас перед берсеркерами распространялся по Галактике, обгоняя их. Даже на планетах, не тронутых боями, были люди, будто выгоревшие изнутри и дышавшие тьмой. На каждой планете находилось несколько человек, подолгу взиравших в ночные небеса. На каждой планете некоторые люди обнаруживали, что вновь одержимы призраками смерти.

Я коснулся разума, чья душа была мертва…

Меценат

Проработав часа два или три, Геррон ощутил голод и решил сделать перерыв, чтобы перекусить. Озирая только что сделанное, он без труда вообразил, какими похвалами сыпал бы льстивый критик: громадное полотно, диссонансные, резкие линии! Пламенное ощущение всеохватной угрозы! «Хоть разок, – подумалось ему, – критик может для разнообразия и похвалить нечто хорошее».