Горбун - Поль Феваль (1857)

– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!

– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.

– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?

– Бред и грязная клевета!

– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.

– Ты прав, гасконец!

– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.

– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.

Кокардас его прервал.

– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!

Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:

– Кокардас…

– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.

Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.

– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.

– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.

– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ:

– Мсьё Пейроль имеет все основания почитать своего господина за благородного человека. Расскажу об одном случае. Лично я не вижу в нем ничего предосудительного, но возможно некоторые злоумышленники способны истолковать его по – другому. В то время, тогда три Филиппа вели в Париже разгульную жизнь, настолько развеселую, что король Людовик даже пригрозил своему племяннику герцогу Шартрскому, что будет вынужден выслать его из страны… короче говоря, речь идет о 2–3х годах, когда я состоял на службе в помощниках у одного итальянского доктора, последователя и ученика знаменитого ученого Эксили, известного под именем Пьера Гарба…

– Пьера Гарба! – воскликнул итальянец Фаенца, – как же, я его знаю. Это известный шарлатан и алхимик.

Брат Паспуаль улыбнулся и мягко возразил.

– Это благопристойный человек со спокойными манерами, богобоязненный и начитанный как толстая книга. Он был известен тем, что работал над созданием эликсира жизни.

При последних словах Нормандца наемники в один голос захохотали.

– Ах, крапленый туз! Ты красноречив как святой проповедник! Ну, ну, продолжал, не томи.

Пейроль утер со лба обильный пот.

– Принц Филипп де Гонзаго, – продолжал Паспуаль, – часто навещал доброго Пьера Гарба.

– Да потише, ты! – вырвалось само собой у доверенного лица.

– Погромче!

Тут же заорали головорезы. Этот рассказ их очень интересовал, поскольку за ним стояла возможность ощутимой прибавки к уже полученному вознаграждению.

– Говори, Паспуаль, говори! Говори! – взывали мастера шпаги, теснее сдвигаясь в круг. Кокардас, с отеческой лаской поглаживая затылок своего помощника, не без зависти замети:

– Мой малыш, пользуется явным успехом. Надо же!

– Мне неприятно, – продолжал брат Паспуаль, – касаться темы, которая может огорчить господина Пейроля; но истина дороже. Принц де Гонзаго часто приходил к Гарба для того, чтобы научиться у него составлять снадобья. И как раз в это время у молодого герцога де Невера обнаружилась болезнь легких.

– Клевета! – воскликнул Пейроль. – Опять грязная клевета!

Паспуаль спокойно возразил:

– Разве я кого-нибудь в чем-то обвиняю, мой господин?

Фактотум нервно кусал губы; внезапно он резко поднялся с табуретки.