Горбун - Поль Феваль (1857)

– Что же, мы не против! – охотно согласился Карриг, обрадовавшись неожиданно счастливой развязке. Волонтеры поспешно убирали оружие.

– Может еще прощения у них попросим? – не унимался горячий, как все кастильцы, Пепе Убийца.

– Если тебе, старина, позарез нужна сатисфакция, я – к твоим услугам. Но эти господа отныне под моей защитой. К столу! Выпьем, черт возьми! Как я рад, – и он протянул свой бокал Карригу. – Имею честь, – продолжал он, – представить моего друга и помощника Паспуаля, который, не в обиду будь сказано, может кое-что рассказать о вашем шефе; кое-что такое, о чем у вас нет ни малейшего представления. Он, как и я, искренний поклонник Шевалье де Лагардера.

– Чем очень горжусь! – вставил Паспуаль.

– Что касается остальных господ, – продолжал гасконец, – вы уж простите их. Они немного не в духе, так как я выхватил у них изо рта лакомый кусок, не в обиду будь сказано. Выпьем же!

Таким образом, установилось стабильное перемирие. Пока косоглазая служанка побежала в погреб за вином, столы и табуретки были перенесены на лужайку, так как низкая зала «Адамова яблока» не могла вместить такую ораву. Вскоре все вольготно устроились за столом под открытым небом.

– Так вот, о Лагардере, – возобновил тему Кокардас. – Его первым учителем фехтования был я. Ему в то время едва исполнилось 16 лет. До чего же способный был юноша. К тому же обещал стать первым клинком Франции.

– Сейчас ему восемнадцать, и он сдержал слово, – поддержал Карриг.

Мастера шпаги слушали с огромным интересом беседу о неизвестном герое, о котором с сегодняшнего утра столько было разговору, и чем больше они о нем узнавали, тем меньше хотелось кому-нибудь из них встретить его лицом к лицу, иначе как за пиршественным столом.

– Да, – продолжал воодушевлено Кокардас. – Он сдержал его с лихвой. Красив, как бог и храбрый, как лев.

– Кумир всех женщин, – вздохнул Паспуаль и покраснел до кончиков длинных ушей.

– Взрывной темперамент. Готов стоять в споре за истину до полной победы, – продолжал гасконец.

– Для палачей – палач, а для попавших в беду – заступник и надежда.

– Взломщик дверей и окон, вершитель судьбы ревнивых мужей.

Кокардас и Паспуаль поддерживали и дополняли друг друга как Аркадские пастухи у Вергилия.

– А как играет в карты!

– Деньги для него – «тьфу»!

– Все известные пороки – его!

– И все добродетели!

– Без царя в голове!

– Но сердце! У него золотое сердце!

Последние слова произнес Паспуаль, после чего Кокардас его расцеловал.

– За здоровье Маленького Парижанина! За здоровье Лагардера! – в один голос воскликнули все. Карриг и его люди торжественно встав, осушили бокалы, стоя. Мастеров шпаги все больше одолевало любопытство.

– Черт побери! – почти разозлившись, выкрикнул Жоёль де Жюган, нижебретонец. – В конце концов, расскажет мне кто-нибудь толком, что это за Лагардер такой?

– У нас уже щекочет в ушах, – поддержал Сальдань. – Кто он? Откуда? Чем заниматься?

– Что же вам сказать, дорогуши? – начал Кокардас. – Прежде всего, он благородного происхождения, такого же благородного как сам король. Родился где-то в окрестностях ла рю Круа де Пти Шан; занимается своим делом. Улавливаете? Если хотите узнать подробнее, налейте-ка еще.

Паспуаль наполнил ему бокал, и гасконец, немного собравшись с мыслями, возобновил рассказ: