Люк с улыбкой распростер сестре объятия, позволяя музыке унести себя на волнах счастливых нот. Сейчас во всем мире имели значение лишь томная песня Арти Шоу, смех Ракель и вновь заискрившиеся огромные темные глаза Сары. Даже Голда вроде бы вышла из непонятного оцепенения. Ракель засмеялась, и на лице матери появилась дрожащая улыбка.

– Люк! – повторила Ракель, но он легко подхватил ее и закружил по комнате, да так, что длинные черные волосы девушки взметнулись в вихре.

– Тсс! Представь, что я Марсель, и танцуй.

Сестра наконец расслабилась и позволила вести ее в танце по комнате.

Гитель возбужденно прыгала вокруг.

– Моя очередь! Ну пожалуйста! Ой, ой, смотрите. Папа с мамой танцуют!

Сердце Люка едва не разорвалось от радости при виде того, как отец с озорной искоркой в глазах обводит свою жену вокруг стола и начинает кружиться с ней в медленном вальсе, щека к щеке, точно юные влюбленные. Они сейчас находились в своем собственном маленьком мирке. Ида, улыбаясь сквозь слезы, смотрела на них от двери.

Гитель вертелась вокруг родителей, пытаясь вклиниться и танцевать с ними.

– Погодите, заведу эту песню еще разок, – сказал Люк. Ему не хотелось, чтобы магия закончилась.

– Эй, Ида, – окликнул Вольф самую старшую из собравшихся. – Не возражаешь против хромого партнера?

Под ободряющие крики и аплодисменты внуков Ида сняла передник, и вскоре танцевали уже все. Музыка разбила злые чары. Пусть всего лишь на один вечер, но семья вновь смеялась и любила.

Поменялись партнерами. Люк наклонился пониже, чтобы потанцевать с матерью.

– И когда ты успел вырасти таким высоким, сынок? – со слезами спросила она.

Ему не хотелось отвечать, что это не он вырос, а она усохла.

– За время войны, мама. Господь даровал мне длинные руки, чтобы обнять вас всех… чтобы уберечь вас.

Она была такой хрупкой – вот-вот сломается.

– Мы должны защитить Гитель, – прошептала Голда.

– Не тревожься.

По щеке у нее покатилась слеза.

– Папа с Вольфом тебе рассказали…

Люк покачал головой.

– Мама, не надо! Ничего не изменилось. У меня нет другого дома, кроме нашего.

Отдавшись потоку музыки, он молча танцевал с матерью.

Когда игла зацарапала по пустому винилу, Якоб обратился к семье:

– Давайте же преломим хлеб и вознесем хвалы за то, что мы вместе.

Под присмотром Иды Люк принес чугунок на стол, радуясь, что настроение в комнате стало гораздо лучше. Якоб разложил рагу по тарелкам, и разговор очень скоро перекинулся с Парижа на предстоящий сбор урожая.

– Начнем в четверг, – предложил Люк. – Уродилось все на славу.

– За четверг! – Отец, сияя, поднял бокал. – И за тебя, сынок, за нашего хранителя лаванды.

– Jeudi! За четверг! – хором отозвались все. Новый сезон, новый урожай… но в первую очередь все пили за надежду.

Одна Голда не улыбалась. Она перебирала и перебирала взглядом родных, будто никак не могла поверить, что все здесь, все вместе.

Гитель взяла ее за руку.

– Мама, хватит волноваться! Мы снова в Провансе, да и вообще, моя подружка Мириам говорила, немцы хотят забрать только тех евреев, которые приехали из-за границы. Так что нам уж ничего не грозит.

Попытка утешить мать, полная наивной веры девятилетнего ребенка в собственную неуязвимость, словно проколола мыльный пузырь надежды, что только-только начала зарождаться в сердцах собравшихся.

– Я передумал, – внезапно заявил Люк. Он твердо вознамерился уберечь семью от тревог, а найдется ли место безопаснее, чем их лавандовые поля? – Начнем в понедельник. Участвовать будут все. Мама, Саба, готовьтесь стряпать на всю честную компанию. В этом году дополнительных помощников у нас не будет, придется самим.

5