Лавандовое поле надежды - Макинтош Фиона (2015)

Килиан сжал зубы. Неужели эти люди не понимают: война – это не игрушки! Никакие романы в Париже ему не нужны! Как могут его коллеги проявлять такое легкомыслие, когда на войне гибнут целые отряды прекрасных молодых людей? Да он сам бы лучше погиб в морозной пустыне, чем так вот умирать от чувства вины в кабинете, изысканной комнате Бурбонского дворца, где подавали горячий шоколад в изящных чашечках лиможского фарфора, а мужчины курили сигары и пили коньяк.

– Оставьте бумаги здесь, Сандрина, – по-французски произнес Килиан. – Спасибо, я потом подпишу. Знаете, несмотря на холод, на дворе чудесный весенний денек. Почему бы вам не взять отгул до вечера?

Девушка растерянно уставилась на него.

– Но…

– Ступайте. Возьмите отгул. – Он поднялся.

– Полковник Килиан, вы меня увольняете? – Она страшно перепугалась.

– Мне кажется, на этом месте вы несчастны – вы все время нервничаете. Да и, должно быть, одиноко вам тут со мной. Вас же взяли из секретарского отдела? Хотите вернуться туда? Вам там будет легче?

– Ну… – Она замялась.

– Я все устрою. И никаких изменений в жалованье. Так вас устроит?

Девушка просияла.

– О да, спасибо, сэр!

Килиан кивнул и улыбнулся. Правда, теперь он останется без всякой помощи, ну да ничего. Найдет себе кого-нибудь, кто безупречно говорит и по-французски, и по-немецки. Что угодно, только бы его отдел стал более эффективным, а его усилия – более ощутимыми. Уж если ему не суждено вернуться на фронт, надо занять позицию, откуда можно помогать тем, кто сражается в окопах.

Следующие несколько часов он провел, честно трудясь, с головой погрузившись в никчемные бумаги, что стекались к его столу непрерывным потоком. Берлин педантично запрашивал копии всех писем, а сколько документов требовалось по поводу самого мельчайшего бюрократического решения – казалось уже за гранью паранойи. Но Килиан, сжав зубы, педантично выполнял все положенное.

Когда он в следующий раз оторвал взгляд от стола и посмотрел в панорамное окно, время шло к пяти часам, темнело. Внезапно полковник почувствовал, как в теплый кабинет вторгается леденящий холодок с улицы. Килиан упрекнул сам себя – нельзя быть таким неженкой! В России его люди замерзали насмерть, без преувеличений. Многих солдат находили замерзшими на посту.

Он сверился с дневником, надеясь, что занесенная туда встреча каким-нибудь чудесным образом сама собой испарилась. Увы, со страницы на него нагло уставилась запись черными жирными чернилами: встреча с каким-то немецким банкиром, семь вечера. Нельзя ли отвертеться? Нет, никак. У этого человека крепкие связи в Берлине. Ну да ладно, вдруг знакомство окажется полезным?

И хотя горячая ванна и ранний отход ко сну этим холодным весенним вечером манят с неземной силой, ему предстоит освежиться в кабинете и пешком двинуться к стильному Сен-Жермену. Килиан снова посмотрел, который час. Да, пожалуй, можно успеть пройтись вокруг Люксембургского сада, прежде чем направиться мимо Сен-Сюльписа к кафе. Вечер внезапно показался более или менее терпимым: если повезет, он услышит хор в Сен-Сюльписе или звучный церковный орган.

Маркус Килиан поднялся. Надо наконец подкрепиться чем-нибудь горячим и основательным – и быть может, очаровывая нового знакомого в надежде, что тот замолвит за него словечко в Берлине, он даже позволит себе выпить подогретого коньяка.

21

Лизетта сама не верила, что прошло семь месяцев с тех пор, как она попала в Париж. Она успешно вступила в контакт с местным подпольем и обосновалась в комнатке верхнего этажа дома на тихой улочке на Правом берегу. Восемнадцатый округ славился знаменитыми кабаре и ночной жизнью, сюда часто заглядывали немецкие солдаты. Лизетта понимала, что стоило бы переехать, но ей не хотелось лишний раз испытывать удачу.