Шерлок Холмс и Золотая Птица - Дональд Томас (2013)

У меня даже промелькнула мысль, что Роудон Моран, быть может, прав. Не хочется считать себя трусом, да и полковник — отъявленный мерзавец, но ведь отчасти он верно сказал: не навредим ли мы сами себе? И не подвергнем ли опасности близких? (В моей жизни весьма важную роль играла некая молодая дама, и судьба готовила нам испытание, но тогда я еще об этом не подозревал.) С какими силами мы вступили в противоборство? Разумеется, я и Холмс должны действовать сообща. Но читатель, наверное, помнит, что партнерство наше возникло не так давно. Обладаю же я свободой действий в вопросах, относящихся лично ко мне! Снедаемый сомнениями, я подумал, что утро вечера мудренее, и отправился спать. Решение приму завтра. Какая разница — можно ведь и на следующий день обо всем рассказать.

Спал я неважно. Холмс же поднялся необычайно рано. Когда я вышел к завтраку, он уже сидел за столом и доедал тост с джемом. Рядом лежал выпуск «Морнинг пост», уже, по всей видимости, прочитанный, а перед моим другом стояла раскрытая книга, прислоненная к блестящему серебряному молочнику. «Испытание Ричарда Феверела» — томик из полного собрания сочинений Джорджа Мередита, которое давно занимало почетное место на книжной полке Холмса. Сыщик закрыл роман и повернулся ко мне:

— Надеюсь, вы хорошо отдохнули, Ватсон. Ведь сегодня это вам вряд ли удастся.

— В самом деле?

— Боюсь, что так. Полковник Роудон Моран вернулся в Англию.

— Когда же? — ответил я — вчерашнее молчание вынуждало меня притворяться и дальше.

— Он провел в Лондоне не менее двух дней. Все ожидали, что Моран отправится из Мадейры в Антверпен. Представившись его братом, Себастьяном Мораном, я отправил телеграфом срочный запрос в пароходную компанию на Леденхолл-стрит. Судя по спискам пассажиров, он сошел в Лисабоне на прошлой неделе и, должно быть, сел на иберийский экспресс, следующий через Медину-дель-Кампо в Париж. А потом поднялся на борт парохода, курсирующего между Кале и Дувром. Теперь он нас настиг.

— Так он точно покинул Францию? — обеспокоенно поинтересовался я.

— Да. И вчера днем был на скачках в Эпсоме.

На моем лице отразилось удивление, и я очень надеялся, что мой друг не догадается о его истинных причинах. Незавидная участь выпадала тому, кто пытался скрыть от него правду.

— Вы его заметили?

— Морана совершенно точно видели, мой дорогой друг. Надеюсь, вас не слишком расстроит следующее известие: он был ближе к вам, чем вы думаете, — последовал за вами в зеркальный лабиринт.

— Вас я там не встретил. — Хотя бы эти слова не были ложью.

— Безусловно. Но могли заметить некоего молодого шалуна, лет эдак двенадцати или тринадцати, в расшитой тесьмой куртке, кепи и шарфе. Он слонялся вокруг балаганов.

— Но там болтались десятки мальчишек!

— Именно болтались. Этот же явился туда по моей просьбе и нанялся посыльным к одному ярмарочному фотографу. «Прикрывал» нас, по просторечному выражению. Он один из моих помощников. Гордо именует себя Скивером Дженкинсом с улицы Лиссон-Гроув. Весьма многообещающий малый. Заслуживает как минимум звания главного сержанта.

— Вот в чем дело!

— Боюсь, что так. Роудон Моран — известный завсегдатай скачек и игорных домов и ни за что не пропустил бы Эпсом. Я устроил ему западню. Прошу прощения, дорогой друг, что оставил вас в одиночестве и использовал в качестве приманки, за которой издалека следили двое моих юных помощников. Я рассчитывал, что полковника живо интересуют наши дела. Могу вас уверить, от самого тира за вами следовали двое громил, пока сам Моран не сумел отделаться от своих спутников. Он шел за вами минут двадцать. Скивер Дженкинс узнал его по моему описанию и по жалкому любительскому наброску, который я сделал с фотографии Майкрофта.

— И что же теперь?