Раскаленный добела - Эндрюс Илона

— У меня есть племянник. Милейший парень. Мартину сейчас уже двадцать четыре. Он провел четыре года в армии, заработал на обучение в колледже и поступил в Университет Северной Каролины. Мартин хочет стать геологом. Говорит, что любит камни, потому что они не стреляют в тебя в ответ.

Это было похоже на шутку, но, опять же, она не улыбалась.

— Месяц назад его исключили. Знаешь, есть такой фильм ужасов, где парень в маске поросенка гоняется за детьми в общежитии колледжа. Скример что-то там.

— Скример-Дример. — Жизнь в одном доме с тремя подростками сделала из меня эксперта по фильмам ужасов. Это был дурацкий дешевый фильм, но почему-то цепляющий, и интернет кишел мемами Поросенка-убийцы с остроумными надписями.

— Радиостанция общежития разыгрывала людей в прямом эфире. Один из их парней, одетый в маску свиньи и черный балахон, прятался за чем-нибудь, а затем выскакивал из укрытия с пластиковым ножом в руке и гонялся за людьми вокруг. Они снимали это для YouTube.

Да. Звучит типично для студентов. Я точно знала, к чему идет эта история.

— Поросенок погнался за Мартином, а Мартин забрал у него нож и ударил его. Он ударил его не единожды. Сначала он выкрутил у него нож, вывихнув парню плечо, а затем меньше, чем за две секунды, ударил его по голове четыре раза. Понадобилось трое людей, чтобы оттянуть его от того парня. Я спрашивала у него об этом. Он сказал, что внутри него просто что-то щелкнуло. Он увидел угрозу и отреагировал. Мартин не жестокий малый и никогда не ввязывался в драки. Он чувствовал себя просто ужасно и приносил извинения. Колледж исключил его, и грозили более серьезные последствия, пока не вмешались адвокаты Рогана и не свели все до хулиганства. Тем не менее, это навсегда останется в его личном деле. В январе он отправится в частный университет.

— Поросенку следовало прикинуться мертвым, — сказала я. — Если бы он перестал шевелиться, Мартин перестал бы его бить.

— Наверно, — согласилась она. — Парень, которого осенила блестящая идея пугать людей ножом, не ожидал оказаться в больнице, потому что гражданские обычно не пытаются убить тебя, когда ты их пугаешь.

— Это было безответственно в любом случае.

Даниэла вздохнула.

— В нашем обществе есть правила. Не укради. Не навреди другим. Не убей. Это самое важное. Мы же берем этих детей, которым порой едва стукнуло восемнадцать, говорим им, что эти правила больше не действуют и бросаем их в зону военных действий. Борьба или бегство — это ответная реакция, идеальный шторм внутри твоего тела. Она делает тебя быстрее, сильнее, внимательнее, но у всего есть своя цена. В битве солдаты пробегают биохимический марафон, вот только для них этот марафон не заканчивается. Он изнашивает тело и прокладывает новые неврологические пути в твоем мозге. Он меняет тебя. Навсегда. Потом ты наконец-то попадаешь домой и люди ожидают, что ты оставишь это все в прошлом и тут же вспомнишь, как это быть нормальным человеком.

Даниэла откинулась на спинку стула.

— Мой племянник, Мартин, относительно неплохо адаптировавшийся ветеран. Ему просто нужно время и немного помощи, чтобы приспособиться к гражданскому миру. Переключатель, который отвечает за силу его реакции, должен быть откалиброван. Некоторые люди этого не понимают.

Я это понимала. Я знала статистические данные и видела истерию собственными глазами. Когда у мамы случился нервный срыв, приставленный к ее делу помощник прокурора назвал ее тикающей бомбой, и твердил направо и налево о посттравматическом синдроме, которого у мамы не было. С его слов это звучало так, будто она готова открыть стрельбу в любую минуту. В реальности же, большинство ветеранов представляли опасность скорее для самих себя, чем для других. Количество самоубийств среди ветеранов было на пятьдесят процентов выше, чем среди остального населения.