Дождь прекратился за час до рассвета. Когда брат Ханс-Юрген выбрался из хижины Плётца, первые холодные серые лучи уже начали осторожно ощупывать темную влагу ночи. Над неторопливыми водами залива уже просматривался Гормиц, пронзительные птичьи трели принялись разгонять мглу. В голове у него шумело, глаза слезились. Всю ночь он слушал бурчание Плётца, стараясь выуживать из жалоб и брани в адрес тупоголового хозяина нужные факты. Как ни странно, к утру, под неумолчную брань рыбака и стук дождя по крыше хижины, он почувствовал к Эвальду Брюггеману даже что-то вроде симпатии. Очаг дымил, плевался – крыша в хижине Плётца была дырявой, и после сидения у огня Ханс-Юрген не только не обсох, но чувствовал себя даже более промокшим, чем до встречи с Плётцем.

– Плётц?

Когда монах добрался наконец до монастыря, отец Йорг еще спал. Ханс-Юрген осторожно потряс его за плечо.

– Вильфрид Плётц. Работает у Брюггемана, на лодке.

Приор потер глаза и встал с тюфяка. Ну да, на лодке. Он видел этого Плётца, правда издали, наутро после того, как рухнула церковь. Йорг внимательно слушал рассказ монаха о случившемся с ним за пять часов, уместившийся в пять минут.

– Итак, они утопили ее, посчитав за ведьму, а теперь ее сын вернулся. Неудивительно, что они боятся. Но как ему удалось спастись?

– Наверное, смог как-то добраться до берега. Великана они не знают, но тоже боятся. Особенно Брюггеман. Он считает, что эти двое явились за ним. Это все сделал его отец, с которым были отец Плётца, Стенчке и еще кто-то – Плётц считает, что тот был с Рюгена.

– Старик Стенчке?

– Он самый.

Йорг пожевал губами:

– Грехи отцов… А почему Брюггеман боится, а Плётц – нет?

– Брюггеман и сын ведьмы выросли вместе. Чем сильнее связь, тем глубже рана, так я думаю. Они с самого начала к Брюггеману и отправились.

– Но они просили приюта, и они его получили. – Йорг помолчал, размышляя, затем продолжил: – Я не думаю, что эти люди вернулись, чтобы отомстить. А ты как считаешь, брат?

Ханс-Юрген только плечами пожал.

– Бочка. Пруд. Журавль. Вот зачем они здесь, – с неожиданной убежденностью заключил Йорг. – Вот насчет всего этого пока ничего не прояснилось.

– Плётц знает только, что они забираются в бочку, как в корабль, и погружаются в пруд. А еще вот что: они собираются одолжить у Брюггемана лодку.

– Лодку? Поистине щедрость Брюггемана безгранична…

Приор пересек келью, приблизившись к узенькому оконцу, через которое задувал ветер. Ко всему равнодушный, он гнал клочья тумана, в просветы которого проглядывала неподвижная, какая-то неживая вода. Напоенные влагой облака выглядели слишком тяжелыми, не способными ни на что, кроме как немного поерзать да пролиться в море. Бочка – слишком неуклюжее судно, даже для пруда. А в море при самой тихой погоде она утонет в секунду. И зачем она им вообще понадобилась, если есть лодка? Нет, как-то они между собой связаны… Из совокупности двух этих вполне обыденных предметов может образоваться кое-что значительное, крупное, – в меняющихся облачных очертаниях перед ним забрезжило нечто важное, пока еще недоступное его пониманию.

– И когда же этот щедрый дар будет сделан, а, брат? – осведомился он, по-прежнему глядя в оконце. – Когда Брюггеманова щедрость…