Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк (1996)

Гроот показал и описал ему каждого, предупредил насчет их недостатков и слабостей и объяснил, что они не обычные люди, но солдаты, привыкшие к битвам и с непредсказуемым чувством юмора. «Всегда подходи к ним спереди, – поучал он, – и прекрати вопить». Потому что на протяжении нескольких недель после обретения им заново дара речи Сальвестро каждые несколько минут во всю глотку выкрикивал какую-нибудь ни к чему не относящуюся фразу – тренировки ради.

Их предводителя называли просто Капо, то есть Вожаком. Это был чернобородый, синеглазый, жизнерадостный господин лет пятидесяти или больше, которого солдаты таскали за собой в плетеной корзине, похожей одновременно и на небольшую лодку, и на большое, но безногое кресло, потому как у самого Капо не было ступней.

«Отряд вольных христиан – вот кто мы такие, мой мальчик. Мы – банда отъявленных ублюдков, мы злобные и опасные, как и все, кто тебе попадется на пути по эту сторону ада, Альп и загробного мира. Никогда не забывай об этом, юный Сальвестро. А также запомни… – Капо подался вперед, сопя и вращая глазами, потом совладал с собой. – Один Господь знает, как мы ненавидим французов!»

Смеркалось. С утра зарядил дождь. На дальнем конце поляны Пудреный Джек и Сигизмундо Бешеный Глаз сложили костер, но огонь упорно отказывался заниматься. Капо таращился, будто ожидал ответа.

«Французов», – повторил Сальвестро.

Капо одобрительно кивнул. «Ненавидим», – прошипел он и откинулся назад, в полумрак корзины. Оттуда послышались возня, скрип, глухое постукивание. «Ты, конечно, хочешь на них посмотреть», – донеслось из корзины.

«На французов?» – спросил изумленный Сальвестро.

Он полагал, что «француз» – это какое-то животное, ядовитое и наверняка огромных размеров. Непонятно, как оно могло уместиться в корзине у Капо. Но если там и был француз, то, конечно, только один. Почему же тогда он сказал «посмотреть на них»?

«На этих ублюдков? Господь наш на кресте, да нет же! – прорычал Капо, снова выныривая из корзины – в руках он держал по отливающей серебром металлической коробке. – Я имею в виду, ты наверняка хочешь посмотреть на Ступни!»

«Вителли отрезал ему ступни после падения Бути,[42] – пояснил потом Гроот. – Имей в виду, ему еще повезло. Аркебузиры, бедолаги, лишались и рук, и глаз. А пальцы ног он тебе показывал?»

Ступни были желтыми и блестящими, от них ничем не пахло – сохранились они отменно, только чуть сморщились. А потом Капо достал и пальцы – каждый лежал в отдельной коробочке. С краю, где плоть усохла, торчали кончики костей, ногти тоже отделились от кутикул. Пальцы по цвету были чуть темнее, чем Ступни, как будто их, прежде чем отрезать, прищемили или ударили.

«Пальцы, по-моему, не очень-то впечатляют, – признался Гроот, когда Сальвестро кивнул ему в ответ на вопрос. – Но Ступни… Ступни, я полагаю, – это настоящее чудо».

Сальвестро посмотрел в ту сторону лагеря, где в полутьме едва виделся холмик – Капо в своей корзине. Его плетеное жилище устанавливали посреди поляны или пустыря, где воины решали устроить ночлег, и из корзины доносились команды: «Тридцать плеток тому, кто посмеет гадить внутри лагеря!» или «Расставить стражу! Медведь! Болтун! Быстро за дело!». Разжигались костры, дозорные расходились по своим постам. Каждый вечер разбивались биваки, а наутро свертывались, и все шли дальше. Шли, останавливались, шли, останавливались. И когда Капо командовал: «А ну не зевай!» – то воины Отряда вольных христиан, как правило, не зевали. Но, как Сальвестро ни пытался, он все не мог понять, почему Капо все слушаются. Истоки авторитета вожака оставались для него тайной. Сальвестро чувствовал, что это каким-то образом связано со Ступнями.