Славные парни. Жизнь в семье мафии - Николас Пиледжи (1985)

В Браунсвилле умников не просто терпели – их защищали. Даже законопослушные члены общества – торговцы, учителя, телефонисты, сборщики мусора, автобусные диспетчеры, домохозяйки и старики, греющие косточки на лавочках вдоль Кондуит-драйв, – все они держали глаза широко открытыми, чтобы защитить «своих» бандитов. Большинство местных жителей, даже те, кто не был непосредственно связан с умниками узами крови или брака, знали их с детства. Вместе ходили в школу. Имели общих друзей. Все соседи кивали друг другу при встрече. В этом районе было немыслимо предать своих старых друзей, даже тех старых друзей, которые выросли в рэкетиров.

Исключительная замкнутость контролируемых мафией из Старого Света районов – будь то Браунсвилл в Нью-Йорке, Саутсайд в Чикаго или Федерал Хилл в Провиденсе, Род-Айленд – бесспорно, служила богатой питательной средой для организованной преступности. Это были такие места, где умники чувствовали себя в безопасности; где рэкетиры считались неотъемлемой частью социума; где кондитерские, похоронные бюро и продуктовые лавочки были зачастую прикрытием для нелегальных азартных игр; где выдавали займы и делали ставки; где местные жители охотнее покупали товары с припаркованных на углу грузовиков, чем в магазинах.

Жизнь под крылом у мафии давала кое-какие преимущества. Уличные грабежи, кражи со взломом, воровство сумок и кошельков, изнасилования в этих районах были сведены практически к нулю. Слишком много глаз вокруг. Природная подозрительность местных была так высока, что любой пришлый немедленно становился объектом для пристального наблюдения, за ним следили на каждой улице, а порой и из каждого дома. Малейшего нарушения привычных уличных ритуалов было достаточно, чтобы послать дрожь беспокойства по всей паутине кабаков и хаз, где тусовались мафиози. Незнакомый автомобиль на улице; фургон с разнорабочими, которых никто здесь прежде не видел; мусорщики, вдруг начавшие опустошать баки в необычный для них день, – именно такого рода сигналы немедленно включали по всему району не слышимые посторонним сирены тревоги.

Генри. Весь район был постоянно начеку. Это было его нормальным состоянием. Выходя на улицу, ты всегда смотришь по сторонам. Направо. Потом налево. Неважно, насколько пустынным кажется квартал – никто никого не упускает из виду. Однажды вечером, вскоре после того, как мне исполнилось семнадцать, я работал в пиццерии и мечтал о десантных войсках, как вдруг заметил, что парочка ребят Поли отодвинули свои чашки с кофе и подошли к окну пиццерии. Я пошёл вслед за ними.

Питкин-авеню была почти пуста. Только жившая неподалёку Тереза Бивона шла домой от станции метро на Евклид-авеню. Ещё трое или четверо вышедших вместе с ней из метро местных работяг, которых мы знали или по крайней мере регулярно видели, направлялись в сторону Блейк и Гленмор-авеню. А потом я заметил чернокожего подростка в свитере и джинсах, которого здесь никто не знал.

Парень тут же стал объектом пристального наблюдения многих пар глаз. Он шёл очень медленно. Двигался вдоль бровки тротуара, заглядывая в окна припаркованных машин. Время от времени он притворялся, будто рассматривает витрины, хотя все магазины были уже закрыты. Да и в любом случае в тех витринах – лавка мясника и химчистка – не было ничего, что могло бы его заинтересовать.