Мазохизм – это установка, которая делает из нас подвижников, преданных страданию. Страдание, о котором идет речь, с присущим ему резонансом религиозного чувства не столько относится к эйфории страданий, вызываемых лишь для того, чтобы почувствовать боль, и не столько к эйфории знания, что боль скоро пройдет, а за ней наступит долгожданное вознаграждение. Скорее это осознанная установка подвижничества по отношению к страданиям и содержащимся в них ценностям и смыслу. Мазохизм может способствовать тому, чтобы привести человека к страданиям, чтобы его душа могла еще глубже познать себя, – страданиям, исходящим из гнозиса и ведущим к гнозису. Самопознание причиняет боль; это знает каждый человек, покинувший сад Эдема. Будучи одной из фантазий души о страдании, мазохизм – это установка, способная привести к сочувствию, смирению и, возможно, даже исцелению, благодаря тому, что она отодвигает значение страданий («патологию») назад, к их трансперсональному источнику: архетипам или богам, формирующим душу, воздействующим на нее и движущим ею.

Мазохизм можно рассматривать как одно из проявлений того, что Юнг называл «религиозным инстинктом»[40]. Душа раскрывает свое религиозное устремление в неисчислимом множестве образов и идей, таинственных и непостижимых, часто обладающих непреодолимой силой, полных смертельного страха и трепета, страшных и зачаровывающих. Мазохистские переживания зачастую обладают разными оттенками этих качеств. Полное соблазна, пленяющее очарование нумена – в той мере мазохистское переживание, в какой оно является религиозным переживанием.

Многое в литургии католического христианства, сакральных ритуалах и теологии построено на осознании – если не на признании – психологического (или религиозного) «мазохизма». В ее основном образе распятия мы сталкиваемся с парадоксом патологии искупления и искупления через pathos[41]. Imitatio Christi[42]– это призыв не к наказанию, а к страданию. Оно проявляется в особенных символических позах: коленопреклонении, молитвенном сложении рук, в согнутой спине под тяжестью креста во время распятия; в распростертом пригвожденном теле, подвергнутом смерти и искуплению. Оно позволяет нам увидеть реальное действие мортификации через постепенное осознание, затем – через покаяние, исповедь и наказание.

Ключевыми глаголами к существительному «страдания» являются следующие: «выдерживать», «испытывать», «переживать», «переносить» и «выносить» (последние два часто употребляются в смысле «нести ношу или бремя»). Далеко не все страдания относятся к индивидуальному Эго. Зачастую глубочайшие страдания приходят не потому, что человек несет наказание, а потому, что он несет gnosis[43], постоянное бремя собственной истины и своей способности прчинять всевозможное зло и совершать разрушения. Действительно, в жизни человека существует немало возможностей для страданий. Никто не испытывает потребности в боли. В какой-то мере gnosis – это глубинные страдания беспомощности, бессилия и ограниченности, в частности, в осознании того, что даже самое лучшее imitatio Christi остается только подражанием. Сад Эдема сотворил Бог, но чтобы прийти в Гефсиманию, приходится прикладывать огромные индивидуальные усилия.

Мы можем увидеть страдающего, экстатического флагелланта, скрытого в современном мазохисте, а за мазохистскими феноменами мы можем распознать некоторые отличительные черты фундаментальных христианских концепций (страдания, раскаяния, искупления, жертвоприношения). Разумеется, мазохизм становится патологическим, если он – чисто поверхностный феномен, т. е. если заметно лишь внешнее его проявление без всяких «кулис» и опоры на более глубокую основу. Мы могли бы вообразить, что вышли за пределы поклонения древним греческим Богам и что…