Парфюмер Будды - Роуз М. Дж. (2015)

Он повернулся и улыбнулся сестре. Месяцы ссор по телефону растаяли на его гладком спокойном лице. Еще до того, как Робби начал изучать буддизм, он отличался рассудительностью и сосредоточенностью, чего Жас никогда не удавалось. Больше всего ей хотелось, чтобы они перестали спорить и всегда были вместе, не забывали друг друга.

– Ты приехал, чтобы подписать бумаги? – спросила она. – Другого решения просто нет. Продажа нам необходима.

Деточка, не надо давить на него.

Жас вздрогнула от этого совета, и ей стоило усилий не повернуться в сторону маминого голоса. Ей казалось, что Одри ушла.

Робби, словно эхо, повторил слова матери, разворачивая цветы:

– Не надо, Жас, не теперь. У нас еще будет много времени, чтобы поговорить. Давай хотя бы немного просто побудем вдвоем?

«Но мы так долго не были просто вдвоем», – подумала она.

Как и отец, в детстве они мечтали делать с ароматами то, что делали скульпторы с камнем и художники с красками. Они мечтали стать поэтами ароматов. Жас отказалась от возвышенной цели, когда увидела, как родители страдали от своих артистических амбиций.

Их отец был одержим идеей создания единственного безупречного аромата, способного повлиять на воображение. Поначалу его решимость и разочарование ввергли отца в отчаянье. От этого страдали они все, особенно мама. Одри была уважаемым поэтом, одержимым настолько сильными демонами, что борьба с ними не оставляла ей сил, чтобы избавить отца от его мрака. Чтобы сбежать от него, она бросалась то в одну разрушительную аферу, то в другую и наконец поплатилась за это жизнью.

Возможно, твой отец и я сдались. Ты тоже, возможно, сдалась, но только не Робби. Он никогда не сдастся. Никогда.

Эти слова задели Жас. Но мать была права. Жас отказалась от усилий, даже не начав. А Робби оказался самым стойким. Он вознамерился исправить отцовские неудачи и отомстить за материнские страдания.

А ее долгом было спасти его от всех этих глупостей.

С одной из веток только что поставленного в вазу букета сорвался цветок. Белый с розовым оттенком, в голубом свете он казался серовато-лавандовым. Жас подняла его и склонилась, чтобы вдохнуть аромат.

– Как мог человек, создававший изысканные ароматы, ужиться с женщиной, которая любила такие сладко пахнущие цветы? – спросила она. – В этом есть какая-то ирония, не так ли?

– В наших родителях вообще было много иронии.

Он замялся, вздохнул и сказал очень тихо, словно шепот мог ослабить эффект:

– Вчера я видел папу перед отъездом в аэропорт.

Она не отреагировала.

Твоему отцу надо было стать писателем. Тогда бы воображение принесло ему успех. Вместо этого его фантазии совершенно истощили знаменитый и уважаемый Дом Л’Этуаль…

Одри горько рассмеялась. Эта интонация плохо вязалась с ее красотой: с прекрасными сияющими глазами и роскошными золотисто-коричневыми волосами, с нежно очерченными губами и высокими скулами.

В своих мавзолейных беседах, как стала называть их Жас, Одри никогда не называла мужа по имени, никогда не произносила «Луис» или «Луи», как было принято у французов. Она всегда говорила «твой отец», будто отдаляясь от него еще больше. Словно его присутствие на другой стороне могилы было недостаточным расстоянием.

От Одри Жас узнала, что когда люди ранят или разочаровывают тебя, надо как можно больше стереть из своей памяти. Просто выбросить. И она освоила этот метод. Она никогда не думала о том, что случилось с Гриффином Нортом. Никогда не пыталась представить, что он делает или кем он стал.

А разве не этим ты занимаешься теперь? – дразнила ее Одри. – В любом случае, – добавила она, – он был тебя недостоин.