Никто, кроме Гриффина, не умел вызвать в ее теле ощущение этого особенного аромата. Казалось, что он был способен найти какую-то тайную часть ее тела, которая раскрывалась и цвела от прикосновений его рук и языка, зубов, губ и жезла.

Обнаженные, они перешли из гостиной в спальню и легли в ее детскую кровать. Нежно-голубая мягкая синель под ней и его крепкое тело на ней.

Они всегда старались не производить шума. В колледже приходилось делить маленькую комнату с несколькими студентами. Когда они гостили в доме у бабушки в Грассе, приходилось стараться не шуметь, когда весь дом спал. Днем Гриффин водил их с Робби в экспедиции на археологические раскопки искать остатки римлян и катаров. После ленча они сидели в тени, скрываясь от жаркого прованского солнца. Они ели пахнущий лавандой мед, намазанный на багет с козьим сыром, и запивали розовым вином. Когда Робби отправлялся искать новые осколки давно ушедших веков, они лежали на траве, торопливо исследуя тела друг друга, чтобы успеть до возвращения брата.

Теперь осторожность не требовалась. Дом был пуст, в нем не осталось никого, кроме призраков Л’Этуалей, живших здесь около трехсот лет. Жас сомневалась, что их шокирует все, чем они будут заниматься с Гриффином. Несомненно, за многие годы они видели и проделывали гораздо больше.

Вдруг в ее сознании явился образ: мужчина и женщина, занимающиеся любовью здесь, в этом доме, в этой комнате, словно они были рядом. У них был другой запах, кислый и едкий. Липкий пот, пудра для лица, восковая свеча. Жас не помнила, чтобы отец смешивал такие запахи, и они с Робби не играли с такими смесями. Старомодные ароматы из другого мира.

Женщина – была ли это женщина из галлюцинаций Жас? Она плакала. Обнимая мужчину, она плакала у него на плече, обливая слезами его кожу. Он наполнил ее так, как Жас уже не помнила, как только Гриффин мог наполнить ее. Но мужчина в сумерках шептал, что ему жаль. Что ему очень жаль. Что он совсем не хотел причинить ей боль.

Или это Гриффин шептал, ворвавшись в нее? Жас не могла различить ни картин, ни запахов, ни слов.

Где-то вдали она услышала крики, а потом страшный шум расколотого дерева и тяжелые шаги, и новый запах… подавляющий все остальное… запах страха, ползущий под дверью, сквозь трещины в оконном стекле, заполняющий все. Раздался выстрел. Ее пронзила паника, еще сильнее, чем напор мужчины. Это был страх, что все происходит в последний раз. Воссоединившись, готовы ли они снова потерять друг друга?

– Не теперь, когда я снова обрела тебя живым, – рыдала Мари-Женевьева. Или это была Жас? Плакала ли она? Ее слезы? Чьи-то слезы? Чьи-то слова? Она чувствовала Гриффина внутри себя. Это был Гриффин, не так ли? Не Жиль.

Жас снова забылась, уносимая новыми ощущениями. Букеты ароматов окутали ее. Роза, корица, мускус. Она ощущала вкус собственных соленых слез на его губах. Их тела слились воедино. Невозможно было определить, где заканчивается одно тело и начинается другое. Его прикосновение и запах были как наркотик. Однажды они значили друг для друга гораздо больше. Они создали мир из собственных тел, но все же ушли из него. Гриффин ушел. Он оставил этот мир. Отпустил ее. Оставил это волшебство, более колдовское, чем любой аромат, любые духи, когда-либо созданные парфюмерами. Это был запах тайны, и пока вы способны вдыхать его, вы будете жить вечно.

Жас подняла бедра, подстроилась под его ритм, прильнула всем своим телом к его телу, их кожа слилась воедино, лицо его скрылось у нее на шее, губы снова впились ей в плечо. Снова эта точка, и электрическая дрожь разлилась во всем ее теле. Она пальцами вцепилась в его кожу. Она окружала его, но он обволакивал ее, и во всем этом было сплошное воспоминание.

– Ты плачешь? – прошептал он.