Spqr iv. храм муз - Джон Мэддокс Робертс (2015)

По ту сторону насыпи простирались обработанные поля, но они явно были оставлены под пар и заросли травой: похоже было, что уже по крайней мере год или даже два их использовали как пастбище. На этих сочных травах мирно паслись, пережевывая жвачку, пегие египетские коровы с их лирообразными рогами. На дальней стороне поля я с трудом смог разглядеть несколько зданий и еще какие-то странные очертания, включая то, что показалось мне высокой сторожевой вышкой. Нужно было подобраться поближе, но было еще слишком светло, чтобы рискнуть пересечь пастбище, где нас легко могли заметить. В нескольких сотнях шагов слева я увидел фруктовый сад с финиковыми пальмами. Я нырнул обратно за насыпь, Гермес проделал то же самое.

– Мы сейчас не пойдем через это поле, правда? – спросил он. – Там все загажено коровьими лепешками, к тому же у этих животных острые рога.

– Я не вижу тут быков, – ответил я. – Так что не беспокойся. Мы сейчас двинемся вон к тому фруктовому саду и попробуем подобраться поближе под прикрытием деревьев.

Раб возбужденно закивал. Вообще-то, он по своей природе был трусоват и любил действовать исподтишка, но это приключение было явно ему по вкусу, если не считать местную фауну.

Мы двинулись налево, перевалили через насыпь, спустились по противоположному склону и вступили под прохладную и тенистую сень сада. Как и поля, сад оказался заброшенным. На земле валялись фрукты прошлогоднего урожая – обильная пища для свиней и бабуинов. Но обезьяны сновали где-то наверху, жадно пожирая урожай нынешнего года.

– Какая здесь прекрасная, плодородная земля, – заметил я. – Пожалуй, самая плодородная в мире. И как скверно с ней обращаются! Совсем забросили. Очень не похоже на египтян. – И в самом деле, этот вид оскорблял остатки моих римских крестьянских чувств. Гермеса это не трогало, но ведь рабы занимаются только тяжким трудом, а вот землевладельцы, оказываясь на природе, испытывают что-то вроде ностальгии, которую подпитывают легенды о наших добродетельных предках и поэзия пасторальной жизни.

Мы осторожно продвигались вперед через сад, внимательно осматривая окрестности в поисках сторожей. В какой-то момент на нас с воплями и криками набросилась стая бабуинов, швыряя в нас дерьмом и финиками. Эти животные ничем не напоминали ручных, дрессированных слуг при царском дворе: это были гнусные, злобные зверьки, похожие на обросших шерстью карликов с длинными, утыканными клыками пастями.

– Как ты думаешь, этот шум, что они подняли, выдаст нас? – прошептал Гермес, когда мы от них отделались.

– Бабуины все время так орут. Визжат и вопят на любых чужаков, да и друг на друга. Тут наверняка к такому привыкли.

Добравшись до границы сада, мы увидели крыши домов, но трава здесь была такая высокая, что рассмотреть что-то еще было невозможно, разве что чрезвычайно высокую башню, сверкающую ярко-красными стенами в лучах садящегося солнца. Гермес ткнул в нее пальцем.

– Что это такое? – шепотом спросил он.

– Кажется, я знаю, но надо взглянуть поближе, – также шепотом ответил я. – Дальше двигаемся очень тихо и очень медленно. Наблюдай за мной и делай то же, что и я.

После этих слов я опустился на землю, лег на живот и медленно пополз вперед, продвигаясь на четвереньках и таща за собой копье. Ползти таким образом было неудобно и даже больно, но ничего не поделаешь, приходилось с этим мириться. Я отталкивался локтями и ступнями, продираясь сквозь заросли травы и все время осматриваясь на предмет змей, которых в Египте полным-полно. Я не так уж сильно нервничал, как Гермес, но только идиот может не принимать во внимание наличие этих гнусных тварей. В конце концов, когда ползешь на брюхе, подобно рептилии, то, так сказать, вторгаешься в царство змей, и неплохо бы быть готовым к их нападению.