Иные песни - Яцек Дукай (2003)

Огнива перестали высекать искры, спички перестали гореть, из кераунетов и пиросидер не удавалось выстрелить – по этому мы узнали, что прибыл Чернокнижник.

Первые самоубийства среди солдат случились уже на следующий вечер. Шел второй месяц осады, под моей властью оставалось человек семьсот, не считая шести тысяч жителей Коленицы, оставшихся в своих домах. Никто не вел счет самоубийствам горожан.

В то время я ходил в морфе великого стратегоса, войска присягали на верность, едва лишь меня увидев, битвы выигрывались, стоило мне лишь взглянуть на поле, приказы исполнялись еще до того, как я договаривал последние слова, я чувствовал, как керос прогибается под моими стопами, я был выше семи пусов ростом, в Коленице не нашлось настолько большого ложа, было мне двадцать четыре года, и никогда ранее я не проигрывал битвы, армии, замки, города, страны – все лежало предо мной, не осталось мечты достаточно великой. А затем прибыл Чернокнижник.

Тебе б нужно знать, отчего я вообще уперся в Коленицу. Главнокомандующий армией Вистулии, фельдмаршал Славский, по поручению Казимира III, планировал контрнаступление вдоль Карпатского хребта, готы же должны были нажать с севера и оттеснить силы Чернокнижника назад на линию Москвы. На картах это выглядело классической подковой: противник либо отступает, либо сражается на два фронта, где поражение на любом из них одинаково трагично, или же рискует атаковать мнимо неприкрытую середину, будучи уверен в ловушке, которая тотчас захлопнется в смертельный котел. Однако, чтобы провести это юго-восточное контрнаступление, Славскому нужны были сильные войска – состоящие из ветеранов, и он собрал их, двух— и трехкратно ослабляя отряды, находящиеся внутри «подковы». В Мартиусе у меня было три тысячи человек, в Априлисе – осталась неполная тысяча. Славский планировал грамотно: даже при таком ослаблении обороны стратегосы Чернокнижника оказались бы совершенно безумны, чтобы ударить в центральную твердыню Вистулии. Мы надеялись, что они отступят. Как знаешь, не отступили.

Априлис мы продержались без особых проблем. Я ежедневно поднимался на вершину коленицкого минарета, с него открывался прекрасный вид на пригороды и поля, до самой пущи. Несколько недель я высылал еще и регулярную конную разведку, в ближних селениях в бассейне Вистулы на линии в тридцать стадиев стояли наши посты, поддерживалась и постоянная связь с Краковией. По сути, я отвечал за тысячестадиевую линию фронта, от Бротты до Церебужа, мне подчинялась и большая часть гарнизонов Мазовии. В теории, то есть согласно стратегии Славского, я должен был получать от них и из штаба ежедневные рапорты о продвижении войск Москвы и при первых же признаках отступления двинуть вслед за ними весь центральный фронт; получается, я был главнокомандующим Армией Запад, и именно так мое поражение и описано в книгах. Но рапорты изначально доходили редко и с опозданием, если вообще доходили, а свои посты и дозоры мне пришлось отозвать, когда враг подтянул крупные силы, однажды ночью сжег три села, это была граница разумного риска. Разъезды тоже возвращались потрепанными. Из допросов захваченных «языков» я знал, что на нас идет Трепей Солнышко, внук Ивана Карлика, с десятитысячной уральской ордой. Конечно, я сразу послал нарочного в Краковию, поскольку это была информация, позволявшая говорить, что они решились на фронтальный удар; я надеялся, что тотчас подойдут подкрепления. Подкрепления не подошли, мы остались отрезанными, Трепей вошел глубоко, захватил все мосты и броды перед нами и позади нас. Пришлось полагаться на голубей. Но это уже была лотерея. Москвияне привезли с собой искусно подморфированных ястребов, девять из десяти посылаемых птиц те перехватывали еще в небе над Коленицей, мы видели, как рвут их в пух и перья. Так или иначе, но Славский приказывал «удерживать город любой ценой», Коленица оставалась ключевым пунктом, наступающий не мог оставить ее в тылу, не мог и обойти – и именно поэтому ее поручили Иерониму Бербелеку.